Впрочем, судя по тому, что меня водворили в допросную камеру, ждать осталось недолго.
Представившийся стражем Пролетарской революции и следователем по некоему «моему делу» человек больше напоминал матроса. В кителе, под которым неизменная полосатая тельняшка. На голове — бескозырка с шитой золотом надписью «Орёл». На поясе висит деревянная кобура, кажется, такие были у здоровенных пистолетов, какие предпочитал Вадхильд.
— Гамаюн, — представился он, снимая бескозырку. Но понял, что положить её в камере некуда — не на пол же кидать — и, помяв, водрузил обратно на голову. — А вас как величать?
— Можно Готлиндом, — пожал плечами я, поднимаясь. Как-то неудобно было разговаривать сидя со стоящим человеком. Тем более, что этот самый Гамаюн был выше меня на полголовы. — Так мама с папой звали.
— Вот и славно, — кивнул Гамаюн. — Да ты садись, Готлинд, садись. Разговор у нас долгий будет.
Я воздержался от вопроса — о чём будет этот долгий разговор. Можно было нарваться на казённую фразу: «Вопросы тут задаю я»; хотя мне почему-то казалось, что вряд ли я услышал бы её от Гамаюна. Не такой он человек. Вообще, странно, как он оказался в стражах. Ещё бы в ЧОНе — это было бы понятно, но в стражах…
— Поговорить мы будем вот о чём, — сказал Гамаюн. — Кто ты такой будешь, а, гражданин Готлинд? Совсем с тобой всё непонятно. Откуда ты взялся? Куда летел на своём аэроплане? Кто его прострелил тебе?
Сколько вопросов. И как на них ответить. Конечно же, сложнее всего будет отвечать на самый первый. Остальные намного проще. Хотя вся моя авантюра словно сошла со страниц дешёвого приключенческого романа. А ведь мне, как и героям подобных романчиков, удалось выжить каким-то чудом. Или невероятным стечением обстоятельств.
Оказавшись на пороге домика, я глубоко вздохнул — и ударом ноги вышиб хлипкую деревянную дверцу. Радист, сидевший внутри него, удивлённо обернулся ко мне. Увидев на пороге человека с парой револьверов в руках, радист, к его чести отреагировал быстро. Но недостаточно. Он ещё только тянулся к кобуре, а я уже сделал шаг к нему — и приставил ствол револьвера к шее. Ногой захлопнул дверь, чтобы не болталась.
— Медленно вынимай оружие, — тихим, но достаточно убедительным тоном произнёс я, — и кидай его в угол.
Радист явно героем становиться не стремился. Собственно, я его отлично понимал. Как-то пересматриваешь свои взгляды на жизнь, когда в шею тебе уткнулся ствол револьвера. Он выбросил свой револьвер. Тот стукнулся о деревянный пол и отлетел в угол небольшого помещения.
— А теперь передавай то, что я тебе говорю. Хочешь жить, передавай.