— За партию, за ее ленинскую политику, за рабочий класс и колхозное крестьянство, за торжество социализма во всем мире! — здравицей закончил Молотов свою короткую речь.
Все встали, прогремело ура, зазвенели бокалы, зазвучали шумные слова одобрения, люди пили и поглядывали на Сталина.
Сталин тоже выпил свой бокал и пока пил, успел заметить, что жена его не пьет, бокал подняла и поставила на стол нетронутым, при этом передернула плечами так, будто все, что сказал Молотов, есть самая настоящая чепуха, если не хуже.
Утреннее раздражение накатило на Сталина удушливой волной, он не сдержался, заговорил, стараясь придать своему голосу как можно больше сарказма, но как всегда негромко:
— А вот жена товарища Сталина пить не хочет… — произнес и замолчал, и в зале сразу же установилась такая тишина, что слышно стало, как ветер через приоткрытую форточку полощет шелковую гардину. — Жена товарища Сталина, видимо, не согласна с тем, что сказал тут товарищ Молотов. Может быть, жена товарища Сталина записалась в оппозиционеры товарищу Сталину? Это очень неправильно, когда жены идеологически расходятся со своими мужьями…
— Что за глупости ты говоришь? — вспыхнула Надежда Сергеевна, не ожидавшая, что муж обратит внимание на такой малозначительный факт: раньше ему было вроде бы все равно, пьет она или нет.
— Так выпей, — Сталин смотрел на жену, и все тоже смотрели на нее, не понимая, что случилось.
— Не хочу.
— Эй, ты, выпей, я сказал! — голос Сталина оставался таким же тихим, но он будто прозвенел каленым железом, пронзившим загустевшую тишину.
Надежда Сергеевна вскочила, опрокинув стул.
— Не смей со мной так разговаривать! — выкрикнула она и выбежала из зала.
Вслед за ней из-за стола выпорхнула Полина Жемчужная и тоже кинулась к двери. Видно было, как под тонким шелковым платьем дергаются ее вислые ягодицы, как по-утиному раскачивается ее тело в торопливой и тяжелой рыси.
Сталин оторвал взгляд от двери, за которой скрылись женщины, обвел взглядом стол.
Гости продолжали стоять, не смея смотреть на Сталина.
— Сегодня очень большой праздник для всех нас, — медленно, с еще большим, чем обычно, грузинским акцентом, заговорил Сталин, безостановочно вращая по накрахмаленной белой скатерти пустой бокал. — Сегодня очень большой праздник для тех, кто все эти пятнадцать лет забывал о собственном благополучии и помнил только о судьбе революции и социализма. Я не говорю, надо напиваться по этому случаю подобно свинье. Но есть старинный русский обычай… очень хороший русский обычай: за праздничным столом хотя бы пригубить бокал… из солидарности с остальными товарищами… Потому что здесь нет ни жен, ни мужей, здесь есть только соратники… А жены и мужья — это там, в своих квартирах, в своих спальнях… — Помолчал, оглядывая зал, произнес торжественно, как клятву: — Я предлагаю выпить за солидарность и единомыслие всех присутствующих в этом зале.