Теперь, когда мы остались одни, я обнимаю Ларк и крепко прижимаю ее к себе. Я чувствую, как она дрожит всем телом, и не отпускаю, пока дрожь не начинает утихать.
– Где мы? – спрашивает она.
Может, говорить ничего не надо. То, что ей уже известно – и о чем она, возможно, сама догадалась, – и так едва не стоило ей жизни. Но она моя подруга и должна знать. Один раз, вызнав тайну, она уже промахнулась. Теперь будет глядеть в оба.
– Это место называется Подпольем. Когда-то оно было подготовлено как город-двойник Эдема, на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. А сейчас это тайное убежище второрожденных.
Ее лицо озаряется улыбкой, словно и недавние мучения, и неопределенное будущее перестали иметь для нее значение.
– Выходит, у тебя есть дом! Это же как раз твое место! Я за тебя так рада! Но… – Улыбка гаснет, и я буквально физически ощущаю, как она что-то вычисляет в уме. – Выходит, мы не сможем с тобой видеться. Тебе нельзя отсюда уходить, а мне навещать тебя здесь.
– Ларк, я и сама пока мало что понимаю. Не знаю уж, чем заняты Крайние, но Подполье – организация серьезная. От нее, от секретности ее существования, зависят тысячи и тысячи жизней.
Она хмурится, но потом встряхивает головой, и ее сиреневые волосы рассыпаются по лицу.
– Ничего, ты выберешься, – уверенно заявляет она с лукавой улыбкой. – А я буду тебя ждать. И дождусь, можешь не сомневаться.
И даже в этой атмосфере угрозы и неопределенности я ощущаю исходящую от нее уверенность и понимаю, что, независимо ни от чего, неважно, сколь рискованно это будет, я постараюсь с ней встретиться.
Входит Лэчлэн и, увидев, как мы обнимаемся, как безотрывно глядим друг на друга, как у Ларк блестят глаза, резко останавливается.
Я неловко отстраняюсь от Ларк, зацепившись пальцем за локон ее растрепавшихся волос. Не знаю даже, на кого из них и смотреть. Ведь я обоим столь многим обязана. И испытываю – применительно опять-таки к обоим – не просто признательность, но и чувство долга. Тревожно от каких-то новых, незнакомых переживаний, и сейчас я могу делать только одно: не обращать внимания. Это как если застываешь, потрясенная величием горного пика, испытываешь страх перед предстоящим подъемом… и при этом все равно решительно пересекаешь вброд ревущую реку. Пик, вернее, пики – Лэчлэн и Ларк, память об их поцелуях – сверкают, неудержимо манят к себе. Но это все – не сейчас, и мне приходится отвлечься.
– Итак? – спрашиваю я, упираясь ладонями в бедра, что помогает изобразить более агрессивную позицию.
– Флинт согласился, – по выражению его лица я заключаю, что вернее было бы сказать: