Теперь Грязнов не только по-иному видел, оценивал события сорок первого года, по-иному он относился к людям, пережившим то отчаянное время. Память комиссара цепко держала героическое и трагическое, все, что выпало на их долю.
Деревня Вожжино раскинулась на возвышении возле небольшой речушки, бег которой был означен раскидистыми ветлами. Речушка подтачивала берег, круто отворачивала в сторону, бежала равнинным лугом, ныряла, пропадая из виду, в темный еловый бор. На противоположном от деревни берегу по лугу стелилась дорога. Дорога тоже скрывалась в лесу напротив. Дни стояли безветренные, солнечные. Донимала жара, пыль, но более всего беспокойные мысли о положении на фронте, недоумение по поводу отступлений, о которых скупо сообщалось в сводках Совинформбюро.
О своем приближении немцы объявили налетом бомбардировщиков на деревню Вожжино, ее окрестности, на лес, в котором расположился штаб дивизии. Немецкие самолеты появились ранним утром. Солнце не успело разогнать темень из потаенных уголков на земле, оно лишь высветило небо. На фоне освещенного неба хорошо были видны очертания бомбардировщиков с раздвоенными хвостами, слышался характерный для немецких машин прерывистый с подвыванием гул. Самолеты пролетели над деревней, развернулись, образуя круг, устремились к земле, нацеливаясь на дома. Видно было, как от машин отделялись бомбы. Бомбы неслись к земле вровень с машинами, но самолеты выходили из пике, взмывали вверх, бомбы пропадали из виду, в тот же миг взрывы поднимали землю, разбрасывали бревна, на каждый удар земля отзывалась всплеском. Многие дома занялись пожаром. Дым с пылью стал заслонять солнце.
Прошло около двадцати минут. От деревни, казалось, не осталось и дома. На смену одним самолетам прилетели другие. Бомбежка продолжалась.
Немецкие летчики расширили площадь бомбометания. Бомбили берег реки, те окопы, что успели отрыть бойцы, готовясь к обороне, немногие зенитные орудия, что вели и вели огонь по пикирующим бомбардировщикам. Часть истребителей из тех, что прикрывали бомбардировщики сверху, тоже ринулась к земле. Длинноносые «мессеры» проносились на больших скоростях, били из пулеметов по всей линии обороны, по зенитчикам, свечой взмывали вверх, разворачивались вновь и вновь неслись к земле.
Буквально накануне бомбежки штаб дивизии перебрался из деревни в лес. По этой причине Грязнов наблюдал налет немецких самолетов с окраины леса. Он стоял, вжавшись спиной в ствол корявой березы, сжимая в руке рукоятку пистолета, думая о безнаказанности немецких летчиков, досадуя на зенитчиков, на то, что сбить им удалось один самолет. Досада брала Грязнова и оттого, что мало ответного огня было с земли. Стрелять по самолетам должен был каждый боец, лежа, со спины, как о том и говорилось в наставлениях, а этого Грязнов и не видел. В слепой досаде он не заметил, как самолеты сместились к лесу, закружили, выбирая цель, чтобы в тот же миг устремиться к земле. Грязнов услышал нарастающий вой, вскинул голову, поборов желание спрятать ее от этого воя, увидел ветви, проблески сини, косые полосы, лучей, проколовшие крону. В тот же миг ударила по ногам земля. В тот же миг потемнело в глазах. На какое-то время он потерял сознание. Потому что, когда очнулся, вновь стал видеть, определил, что лежит в траве, в стороне от дерева, под которым только что стоял. Отвратительно пахло кислым. В горле застрял ком. Этот ком мешал дышать. Грязнов открывал и закрывал рот, не мог протолкнуть воздух в легкие, ощущал острую боль в ушах. Рядом раздался еще один взрыв. Снова его крутануло по траве. В легкие ворвался воздух. Он глубоко вздохнул, закашлялся, пытался встать. Земля закружилась, поднялась, он уперся в нее ладонями. Пополз к деревьям. Скатился в щель.