— В каком он состоянии? — спросил Солдатов.
Колосов вновь понял, что вопрос относится к Неплюеву, комбриг спрашивает доктора о состоянии радиста.
— Состояние…
Доктор задумался.
Он сидел напротив единственного окна, Колосову хорошо было видно его лицо, то, как собирались морщинки на этом лице. Доктору, без сомнений, было далеко за семьдесят.
— Удар по голове был сильный, но черепные кости целы. Возможно кровоизлияние. Тем не менее… Есть у меня трофейный препарат… О нем писали немцы еще до войны, всячески рекламировали его, но это сильнодействующее средство. Оно может вывести больного из состояния забытья. На какое-то время вернет рассудок…
— И это хорошо, Викентий Васильевич, — бодро подхватил Солдатов. — Нам надо, чтобы он связался с фронтом, передал единственную радиограмму, принял ответ.
— Видите ли, Анатолий Евгеньевич, — не принял Ханаев бодрости комбрига. — Одно дело реклама, другое — практика. Нашумев, немцы тогда же стали замалчивать возможности препарата. Тогда же доходило до нас, что за первыми, успехами у некоторых больных начинались необратимые процессы. Можем ли мы заведомо пойти на это? Я понимаю — война, гибнут многие тысячи, но здесь, согласитесь, особая ситуация, да-с. Ради сиюминутной выгоды мы можем нанести человеческому организму непоправимый вред.
Ханаев замолчал, молчали и остальные участники разговора.
— И потом, — вдруг произнес Ханаев, — психика инструмент весьма тонкий, обращаться с ним надо крайне осторожно, а я даже не знаю истоков его заболевания. Был же толчок к проявлению заболевания.
Снова воцарилось молчание.
— Викентий Васильевич, нам крайне необходима связь.
Эту фразу произнес Грязнов. Этой фразой комиссар как бы разрешал сомнения Ханаева. Готов был разделить с доктором ответственность за последствия.
— Понимаю, голубчик, понимаю, — сказал Ханаев. — Потому и пришел за советом, потому захватил с собой этого молодого человека, — указал он на Колосова. — Знать хотя бы, отчего с ним такое произошло. Был же какой-то толчок.
После этой фразы все посмотрели на Колосова.
— Вспомните, голубчик, — попросил доктор. — Может быть, вам показалось что-то странным в поведении вашего товарища до того, как случилась с ним эта беда.
Колосов в который раз подумал о тайнике, о той яме на берегу оврага, в которой они отсиживались с Неплюевым, когда вся группа уводила за собой немцев в сторону Шагорских болот. Тяжелые были посиделки. Колосов тогда подумал, что можно сойти с ума. Одновременно вспоминалось и другое. Бег Неплюева по поляне, когда он выдал группу. Но этот бег был раньше, чем тайник. Выходит, и беда на радиста нагрянула раньше. Отчего?