Конники появились и в деревне. Они добивали гитлеровцев.
Рябов выключил мотор. Откинулся на спинку сиденья. Расслабленно бросил руки вдоль колен. Обмяк.
Плюхнулся на жесткое сиденье Ахметов. Прислонился спиной к борту. Пропало желание двигаться. Смотрелось и не виделось. Слушалось и не слышалось. Глушила тишина. Подобное состояние Ахметов испытывал после атак, рукопашных особенно, когда врагов приходилось убивать чем попадя, коли свились в клубок с единственной целью — убить. И еще раз убить. И еще. «Папа, убей немца. Если он встанет, ты его опять убей. Он будет вставать, а ты его убивай…» — как говорилось в письме малолетнего сына погибшему в бою бойцу, которое однажды читал Ахметов.
Не враз стали доходить до слуха звуки. То ли говор, то ли скрип. Ощутилось тепло нагретого солнцем борта за спиной. Увиделась синь неба. Различились запахи. Горечи сгоревшего пороха, сладости некошеных трав.
— Не ранен? — спросил Ахметов первое, что пришло в голову, повернувшись к кабине.
— Нет, — отозвался Рябов, — а ты?
— Пронесло, — сказал Ахметов, представив себе вдруг то, как мучительно искали они выход, как появился на дороге этот бронетранспортер, который выручил, защитил, помог. Вспомнил свое предчувствие удачи перед захватом этой бронированной машины.
— Вот гады, — донеслись до Ахметова слова товарища. — Ни один не сдался. Отстреливались, падлы, до конца. Даже раненые.
— Сила силу переборола, — ответил ему на это Ахметов.
— Не понял, — сказал Рябов.
— Кого давили, э. Карателей. На месте преступления, да. Они понимали, что пощады им быть не может. Расплата для них оказалась сильнее смерти. Страх расплаты за содеянное самый сильный страх, он все другие страхи перебарывает. Даже ужас перед видимой смертью, да. Оттого и стреляли они до конца. Не от геройства.
Подскакал один из конников. К машине бежали люди. Кого-то несли от горевшего амбара. Горели грузовики в конце деревни у леса. Снова послышалась стрельба.
Разведчики выбрались из бронетранспортера. Соскочил с лошади подскакавший партизан. Худой, черный, в ремнях. Слева планшетка, кавалерийская шашка. На другом боку массивный парабеллум в деревянной кобуре. В руках автомат. На голове кубанка с широкой красной лентой наискосок. Нос крупный, мясистый. Глаза сидят глубоко. Широкие брови нависли над ними карнизами. Тронул усы.
— Кто такие? — требовательно спросил партизан.
Рябов не ждал такого приема. Такого тона.
— Сам кто такой? — спросил он нехотя.
Вопрос Рябова партизану явно не понравился.
— Кто мы, о том вся округа знает, — громко сказал он. — Вас видим впервые.