От подобных вестей укрыться хочется, да некуда, да нечем.
Это о одной стороны. С другой — не чувствует в себе убыли Шутов, наоборот — прилив сил ощущает. Большая власть ему дана. Может он теперь силу показать, зло сорвать. В нем зла много накопилось, некуда было сливать. С того дня, когда раскулачивали. Только тогда он чуток зла своего слил.
Помнит Шутов, ничего не забыл. Помнит, как ворвался с налитыми кровью глазами лютым ворогом в собственное жилище, крушил, что под руку попадало. В ночь расправился с тем, что копил годами. Скотину и ту порезал. Пил, а вот поди ж ты, не брал его хмель. Крушил, резал, а ему все мало было. Под утро дом, хлев — все, что могло схватиться, огню предал. Лишь бы не досталось чего «псам шелудивым», «голодранцам-коммунникам». В ту же ночь уполномоченного убил. Тогда же и скрылся. Сперва в Азию бежал, потом на Урал. Благо стройка там налаживалась большая, народу наехало видимо-невидимо. В такой массе людей скрыться легче было, так он считал. Пока встреча неожиданная не произошла. А встретился ему дружок сына его Леха Волуев. В объятия не кинулись, но заприметили друг друга, пошептались, свиделись в пустынном месте. Осень стояла морозная. Лехин рассказ тоже холоду прибавлял.
Вместе с сыном Шутова Василием Леха разбойничал у Махно. «Попили ихней кровушки, — кивал Леха головой, указывая в сторону новостройки, — порубали большевичков». Когда же их прижали и некуда им стало деваться, Леха вместе с Василием решил податься за кордон. И проскочили бы, да настигли их красные конники. «Ранило Ваську, — говорил Леха, — чуть было он не сгинул». «Многих положило тогда, дядь Гриш», — рассказал Волуев. Но и в живых кое-кто остался. Уползли они в лес. Вместе с Васькой. Вместе решали за кордон прорваться. На хуторах отсиживались, таились в лесах. Пробовали снова уйти за кордон, не получилось. Подались к атаману Антонову. Там их тоже вскоре прищучили, там Васька голову и сложил. «Вот, — вытащил Леха из-за пазухи золотой крестик, — все, что осталось от твово сына, дядя Гриш. Бери. Храни до лучших дней».
Ночь выпала метельная. Ветер гнал мелкие колючие снежинки, они больно секли лицо. Шутов, как узнал о смерти сына, пустоту в себе ощутил. В глазах затуманилось. Очертания деревьев размазались. То ли деревья, то ли еще что нависло — не разобрать. И холодно стало, и одиноко. До встречи с Волуевым жила в Шутове надежда, что сын жив, есть кому отомстить за порушенную жизнь. Уплыла надежда, дымом рассеялась.
Из леса, в котором укрылись они с Лехой для тайного разговора, хорошо были видны огни стройки. Приглушенные расстоянием, долетали до них ее звуки. То загудит на стройке, то дробно разорвет воздух. В душе Шутова злоба заклокотала. Так бы и взял топор в руки. И рушил бы, и палил бы. Он бороду терзал, скреб грудь под полушубком, но все чувствовал, что воздуха не хватает. «Ничого, дядь Гриш, — успокаивал Леха, — еще сквитаемся».