Колосов старался не встречаться с отрешенным взглядом Неплюева. Говорил, действовал, не глядя на радиста. Одним концом веревки привязал Неплюева за запястье левой руки, другим — за ствол березы. Вроде телка на выпасе. «Я уйду сейчас, — подбирал слова попроще, — ты жди. Я вернусь. Вставай, ходи, жди». Неплюев не ответил. «Встань!» — приказал Колосов. Радист встал. «Сядь!» Радист сел. «Я уйду, а ты встал, сел, понял? Ходи, ходи! Попробуем!» Колосов пошел не торопясь в сторону, искоса наблюдая за радистом. Неплюев встал, прошелся, сел. «Ходи, ходи больше!» — крикнул старшина, направляясь к дому лесника..
Первым, кого он увидел возле дома, был круглолицый узкоглазый парень в добротных сапогах, в пиджаке, поверх которого опоясан широкий армейский ремень. Сутулый, мясистый парень этот ощипывал кур недалеко от сруба колодца, того самого, на котором недавно сидел Колосов.
Дождь кончился. Парень сидел на чурке. Рядом с ним стояло то самое ведро на цепи, в которое смотрелся Колосов. Парень окунал обезглавленных кур в ведро, неуклюже дергал округлыми пальцами мокрые перья. На ремне у него висел патронташ.
— Митяй! — крикнул парень.
На зов из дома вышел еще один, постарше, черноволосый с усами, тоже в сапогах, в пиджаке. Он подошел к тому, что ощипывал кур, поставил возле него пустое ведро, сказал что-то. Принял потрошеных птиц, вернулся в дом. Тот, что остался, поднял колодезное ведро, крутнул его, выплеснул воду с потрохами и перьями себе под ноги. Потом он неторопливо достал из колодца чистой воды, перелил ее в порожнее ведро, вошел в дом. Ни тот, которого, парень назвал Митяем, ни сам он, входя, в сени, ног не вытерли, хотя, лежал там, помнил Колосов, плетенный из тряпиц половик.
Время приблизилось к полудню. Сквозь тучи стала проглядывать синева. От света, которого прибывало, от омытости дождем, или от того и другого вместе, стволы подступавших к дому берез выбелились, листья их крон сделались более яркими, зазеленели той приятной для глаз зеленью, когда она в самой силе, не тронуло ее дыхание пока еще далекой осени, не потускнели краски. Сидя в кустах, внимательно приглядываясь к дому лесника, вслушиваясь в говор леса, Колосов думал о том, что обнаруживать себя не следует. Те, что в доме, ни партизанами, ни родственниками лесника быть не могут. Гость не понесет грязь в дом хозяина. Гость и без хозяина не вывалит потроха и перья ощипанной птицы под окнами. Настораживал внешний вид незнакомцев. Слишком сытыми они выглядели. Усталости не заметил в их облике Колосов.
На крыльце появился еще один. Тоже молодой и тоже, как тот чернявый, с усами. Только коротконогий, с копной длинных, давно не стриженных соломенного цвета волос. Он вышел по малой нужде, справил ее с крыльца. Колосов понял, что в доме скорее всего полицаи. Встречался он с подобными типами, и не раз. «Сволочи, — ругнулся про себя старшина, — где жрут, там и…» Подумал о том, что в доме засада. Не та, когда глаза прилипают к щелям, а уши выслушивают каждый шорох. Открытая, под своих. Заходи, мол, тут тебе рады. Если бы не забота о радисте, Колосов до вечера просидел бы в зарослях. Узнал бы, сколько их в доме. Если трое, можно было бы схватиться, передушить по одному. У последнего допытаться, что это за капкан и для кого приготовлен. Но на нем оставался Неплюев. Придется искать другой выход. Теперь надо будет идти в деревню. Если в доме лесника засада, то и в деревне что-то произошло, там хоть что-то, да знают. Худые вести далеко и быстро скачут. Главное теперь — найти верного человека. Не первый раз пробирается по тылам Колосов, всякое бывало, но не было, чтобы в критических ситуациях разведчики оставались бы без помощи. Народ в селах свой, верный. Он не раз убеждался в этом.