Из укрытия старшина вылезал осторожно. По-пластунски да пригнувшись. На расстоянии поднялся, пошел в рост. Почувствовал взгляд. Давно это у него выработалось, с сорок первого года, когда не раз и не два приходилось старшине пробираться тайными тропами. Чувствовал он взгляды. Ворон посмотрит, Колосов обернется. Или нервы ни к черту, или судьба его бережет. И выручает. Под Смоленском он так же почувствовал, будто в спину толкнуло. Упал. В тот же миг раздался выстрел. Колосов откатился, заметил немца, срезал его очередью — и деру. Он и на этот раз повторил маневр, но стрелять ему не пришлось. Старшина увидел женщину. Увидел мельком, потому что женщина скрылась за стволом дерева, побежала. Колосов припустился за ней.
— Стой, мать, стой! — закричал, нагоняя.
Не кричал, говорил, опасаясь, как бы далеко не разнесся его голос.
Женщина бежала, не оглядываясь. На ней был брезентовый дождевик, длинная, до пят, юбка. На ногах — сапоги. Колосов поддал, нагнал женщину.
— Стой же, мать, кому говорят!
Женщина остановилась, обернулась. Старшина понял, что никакая она не мать и матерью быть не может, потому что значительно моложе его по годам. Лицо в веснушках. Курносая. Брови-дуги разлетелись в стороны. Из-под платка выглядывает белесая с желтым завитушка волос. На вид можно дать лет шестнадцать.
— Ты чого, чого за руку хватил! — пыталась вырваться девушка, но Колосов держал крепко.
— Стой же, поговорить надо.
Старшина встряхнул ее с силой. Чтобы хоть как-то ее остудить. А может быть, и успокоить. Напуганной выглядела девчонка.
— Говорун какой, — сказала незнакомка. Дышала при этом трудно, глядела исподлобья. — Пусти, тады и говори.
Она произнесла еще несколько фраз, из которых старшина понял, что девушка местная. Здесь подобным образом говорили многие. Были деревни, в которых люди говорили на смеси украинского, белорусского и русского языков.
Он выпустил руку девушки. В голове гулко бухало. Не только от бега, от бессонницы последних дней, когда приходилось быть особенно осторожным, когда заботы всей группы свалились на него одного. Появилась надежда на помощь. Человек встретился. Одета более чем просто. На лице словно след тяжелой болезни застыл. Колосов не впервые встречал такие лица. Они означены глубокими, появившимися до времени морщинами, изломанными складками над переносьем. В людях, переживших оккупацию, поражала Колосова их сутулость. Та профессиональная сутулость, которая свойственна лишь грузчикам. «Оккупация согнула, но не сломила людей». Он слышал эту фразу не раз. Про себя думал, что тяжесть оккупации повесомее всех нош, если так гнет людей. Понадобятся годы, чтобы человек выпрямился.