— Слышь, Ахметов, — зашептал Денис товарищу. — Фрицы теперь к протоке глазами приклеились, это точно. В грузовиках, наверно, тоже дежурные сидят. Давай берегом пробираться, под этими машинами пролезем.
До пулеметчиков оставалось метров пятьдесят. Об этом Рябов говорил Ахметову еще перед вылазкой. Рябов хорошо запомнил пулеметные гнезда, когда пробирался с Колосовым протокой. В ту ночь тоже не было луны, но и облаков не было, не было такой густой темени.
— Лыжи, мешки надо взять, э, — напомнил Ахметов.
Они разошлись, юркнули под мост, забрали вещи. Присели на настил. Обулись.
— Готов, да. — шепнул Ахметов Рябову.
— Начинать тебе, — напомнил Рябов.
За мостом протока расширялась. Там не различить друг друга, сигнала не подать. Ахметов парень шустрый, но ему еще надо определиться, ему действовать на ощупь, а Рябову по памяти. Поэтому так и договаривались. Как только Ахметов дотянется до пулеметчиков, осмотрится, тогда и задавит их гранатами. Взрыв первой гранаты послужит сигналом для Рябова. Тогда и он уничтожит пулеметную точку на своем берегу. Потом они обстреляют оба берега из немецких автоматов, что подобрали у часовых, отойдут в болото.
— Ты это… Не зарывайся, — посоветовал Рябов. — Как на лыжи встанешь, вправо уходи. До рассвета мы далеко будем.
— Понял, — ответно шепнул Ахметов, и они разошлись.
Ночь дышала живым. Кто-то двигался в темноте, слышалось шуршание ног о траву. Кто-то настраивал приемник. То музыка вдруг прорвется, то слова на непонятном языке.
Ахметов приближался к машине с брезентовым верхом, что стояла, нацелив фары на протоку. Ползти было неудобно. В левой руке он держал лыжи, в правой трофейный «шмайссер». Свой автомат на спине. Ахметов вытягивал руку с лыжами, потом другую со «шмайссером», подтягивался сам. Втянулся под кузов автомашины. Услышал голоса. Понял, что в кабине грузовика сидят и разговаривают солдаты.
Каждый раз, когда Ахметову приходилось пробираться среди врагов, он испытывал чувство удовлетворенной удали, сравнимое с тем, когда преодолевал он опасные участки заброшенных горных троп у себя на родине, миновать которые решится не каждый горец. В мирной жизни он не отдавал себе отчета в подобных безрассудных поступках, но так уж получалось. Преодолев себя однажды мальчишкой на спор со сверстниками, он не мог остановиться, искал и находил новые испытания. Ахметов не мог объяснить постоянную тягу к риску. «Я мужчина, э!» — обычно отмахивался он, если заходил о том разговор. Эту фразу он повторял неоднократно, повторил ее и при разговоре с Речкиным. Лейтенант сказал, что у разведчика особая ноша, не скрывал тяжести предстоящей жизни. Говорил то, что всегда он говорил при наборе добровольцев. Ахметов первым шагнул из строя. Лейтенант присмотрелся к невысокому, цепкому, черному, как южная ночь, бойцу, спросил, все ли боец взвесил, соглашаясь стать разведчиком. «Я мужчина, э!» — ответил Ахметов. Эту фразу он повторял и после, считая, видимо, что в ней есть ответы на многие вопросы.