Нагляделся Рябов в войну. С первых дней. Видел такое, чего и вовсе не хочется вспоминать. Но то поле, ту дикую охоту на людей помнил. Видел все как было. Панику, страх, но пуще всего собственный стыд. Оттого, что «спраздновал, — как он потом говорил, — труса», поддался безотчетному порыву, безоглядному бегу, забыв о долге, о назначении воина при любых обстоятельствах стоять насмерть. Подобного состояния Рябов не испытывал более никогда. Более он уже не терял рассудка. Даже если на рассудок не оставалось времени. В самых что ни на есть критических ситуациях успевал наперед всего сообразить, потом сделать. Стыд, однако, сидел в нем, он мстил врагам за унижение, за то, что по их вине произошло с ним «такое, — как он говорил, — паскудство». Каждый раз, вспоминая то поле, Рябов приобретал уверенность, желание отомстить прибавляло силы, заставляло быть предельно собранным.
…Лежа под мостом, Рябов стянул с себя сапоги, размотал портянки. Подобраться к часовым он должен как можно ближе, ударить наверняка. Потому и разулся. Сапоги разбухли от воды, в них тяжело. А ему теперь кошачья легкость требовалась. И мягкость кошачья. Кошачья пружинистость.
Над головой, на мосту часовые переговаривались о чем-то на своем языке. Рябов особо не прислушивался. Он ждал, когда они пойдут. Дождался. Как только часовой медленно пошел по настилу, Рябов стал взбираться по откосу, стараясь не обнаружить себя. Чувствовал себя спокойно. Замирал, выжидал, стараясь двигаться в такт шагам часового. Оба немца вновь сошлись на середине моста. Рябов коротко дважды проскрипел по-лягушачьи. В ответ услышал такой же сигнал. Ахметов сообщал, что и он выбрался на насыпь, пора сближаться. Двигался медленно. В те моменты, когда часовые тихо переговаривались между собой. Приблизился вплотную. Выбрал момент для прыжка. Достал часового. Подхватил бездыханное тело на руки, чтобы не было шума, глядя на то, как оседает в руках Ахметова другой часовой.
— Сориентируемся? — прошептал Ахметов.
Рябов пристально вгляделся в темень ночи. Различал шарообразные заросли кустарника по берегам протоки. За кустами можно было различить контуры кузовов автомашин. Прошлой ночью, когда они пробирались протокой с Галкиным, этих машин здесь не было. Возможно, их не было видно из протоки, по которой они двигались. Грузовики, похоже, стояли фарами к воде. Из этого факта следовало, что при малейшем шуме протока будет освещена не только ракетами, но и фарами. Выходило так, что протокой двигаться более опасно, нежели берегом, об этом подумал Рябов.