— Нет, нельзя, — нахмурился Женя.
— Заберут же скоро, Женечка, ну дай, хоть на минуточку, Женя, — коллега потянул трясущиеся руки к ребенку — пришлось шагнуть назад, отчего пуповина натянулась, как струна. Раздался лязг — сработали лезвия. Пуповина безжизненно свесилась вниз и раскачалась; одновременно в лабораторию вошли еще два человека.
— Показатели?
— Норма, — с облегчением ответил Женя, передавая малыша работнику детского центра.
— Когда к следующему приступишь?
— Дня через два. Не раньше.
— Понятно. А ну что мы так кричим, тихо-тихо-тихо, — полностью переключившись на нового члена общества, работники утратили к присутствующим всякий интерес и, на ходу заправляя пуповину под полотенце, быстро вышли.
Женя устало привалился к стене и красноречиво уставился на поникшего Волю.
— Ты так и не дал мне его подержать, — обиженно бросил коллега, прежде чем уйти.
Глава 2. Про не самое удачное селфи на фоне дикого медведя
Долгожданное одиночество не принесло удовлетворения. Перед глазами стоял грустный Воля, и от его образа становилось неуютно. Хотя Женя и знал, что поступил правильно. Коллега ниже по должности, его обязанности — следить за внутривидовым разнообразием и оттачивать навыки на животных, а не детей на руках держать. Но все равно червячок совести грыз изнутри, ведь если что-то не входит в обязанности, то это вовсе не значит, что совсем запрещено, и в принципе можно было бы и дать, а не стоять на своем исключительно из вредности…
«Почему я вообще об этом думаю?» — разозлился Женя, гоня прочь невеселые мысли. Запустил программу очистки оборудования, наспех навел порядок в лаборатории и вышел наружу.
— Фима! Фи-има! — позвал любимицу, но ее саму так и не дождался.
Добрел до оврага, осторожно спустился вниз, проверил мышеловки. Собрал пять мышек и одну крысу; крысу, конечно же, отпустил, а мышей связал за хвосты и переложил в банку. Спрятал добычу в прохладное место, под корни, чтобы до вечера упитанные грызуны не умерли на солнце. Фима предпочитала живое и громко пищащее мясо.
После забрался на любимое дерево, из выбитого углубления достал расческу, расплел тугую косу и долго, с упоением расчесывался. В распущенном виде иссиня-черные волосы опускались ниже пят, и распутывать их было делом приятным, но кропотливым. Постепенно ритмичные, однообразные движения, пение птиц и стрекот насекомых сделали свое дело, и Женя окончательно успокоился.
Разобравшись с волосами, встал на ветке и посмотрел вокруг. Лес радовал глаз сочной зеленью, приглушенный свет растекался по покрытой многовековым мхом земле, влажность от позавчерашнего дождя еще витала в воздухе. Прекрасный уголок, в котором он знал все до последней веточки, до каждого камешка на неприметном глазу тропинках. И уезжать отсюда даже на час — а наверняка собрание продлиться дольше — совершенно не хотелось.