— Да я ведь не знала, что это секрет! Ты же не сказала, чтобы я скрывала, что ты в Меркулова втрескалась…
Я попыталась заморозить ее взглядом, но ничего не вышло. Личико, смотревшее на меня с другой стороны стола, выражало полное непонимание проблемы.
— Да у меня случайно выскочило, — придумала она новую отговорку. — Просто он нажал на меня! Спрашивал: что ты любишь, как тебя приручить и все такое. Вот я и сказала про Меркулова, чтобы он отстал! Я тебя спасала.
Ну что с такой возьмешь? Даша улыбнулась, явно довольная тем, что отношения между нами не испорчены, и прихватила с подноса еще одно яблоко, похоже, решив уничтожить все запасы фруктов в столовой.
А я после обеда заглянула к актеру. Он сидел у окна в кресле-каталке. За окном начинался дождь.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила я.
Он посмотрел на меня с печальной улыбкой. Глаза, так хорошо знакомые по старым фильмам, были пусты. Это были глаза человека, который знает, что для него все кончено. В них не было боли, но в них было больно смотреть.
— Нет, — сказал он, — мне уже ничего не нужно.
Хотелось что-то сказать, но слова застряли у меня в горле. Поэтому я просто кивнула и вышла в еще более подавленном состоянии духа.
Палата номер шесть — прямо как у Чехова. Нет, психов тут, конечно, не держали. Хотя это как посмотреть — по мне здесь все были слегка не в себе, включая обслуживающий персонал. А в шестой у нас оказался очередной чинуша на пенсии — Виктор Арнольдович Варламов. Въехал совсем недавно — одновременно с моим приходом и, как и я, еще только осваивался. Его супруга была здоровенной мужеподобной женщиной — ей бы в поле жать или косить, или чего еще там в поле можно делать…
На первых порах она появлялась у нас каждый день, приносила свечи и зажигала перед расставленными ею же образами. И еще котлетки в пакетиках притаскивала. Видимо, считала, что тут плохо кормят, хотя больные получали все что угодно, по словам болтушки Дашки, могли заказать и черепаховый суп, и ласточкино гнездо.
В первый же день мы с ней слегка поконфликтовали. Зайдя в палату, я застала ее, склонившейся над тщедушным супругом. Мелькнула неуместная мысль, как они умудряются заниматься любовью при такой разнице в телосложении. Впрочем, в тот момент об этом речи не шло — она просто утешала его и, надо сказать, весьма своеобразно.
— Это тебе за грехи послал Бог наказание… — приговаривала она, тяжело вздыхая и вытирая его лицо платком. — Нельзя было так жить, нельзя!
Обернувшись ко мне, она гневно сверкнула глазами:
— Вы же видите, что мы разговариваем! Неужели не хватает такта нас оставить?