— Людей пока не видно, зато живность уже наведалась.
— Это же собака.
— Собака, — подтвердил Стив, настороженно оглядывая двор. — Но у собаки обычно есть хозяин… И кем бы он ни был, видеться нам с ним необязательно.
— По-моему, просто забежала какая-то бездомная псина.
— Может быть… — Стивен опустил жалюзи. — Собака… пожалуй, единственное животное, которое не в состоянии прожить без человека, хотя имеет все возможности для этого. Нет хозяина — нет причины для жизни! — Стив распахнул холодильник и сосредоточенно оглядел его содержимое. — Собачья преданность, которой принято умиляться, — это проклятие для собаки и позор для человека, — продолжал он, прихватывая по банке с каждой полки, — а собака — это зомби животного мира, которого человек создал себе на потребу. Человек воспользовался страшной мутацией, роковым изменением, произошедшим со звериной психикой — появлением инстинкта преданности, — и тысячелетиями нещадно его эксплуатирует. Этот новый инстинкт, оказавшийся сильнее всех остальных, изуродовал несчастную зверюгу, оторвал ее от своих диких собратьев. Вот скажи: для чего существует эта тварь? — Стивен поставил банки на стол и принялся их открывать. — Только чтобы служить и поклоняться своему божеству: хозяин — бог, центр мироздания, смысл существования! Собачья верность, преданный собачий взгляд… потом собачья жизнь, паршивая собака… и в итоге: «Собаке собачья смерть!» — и Стивен завершил свою тираду, побросав крышки в мусорное ведро.
Брендон стоял рядом немного озадаченный — он не очень понял, на самом ли деле Стив так думает или удачно использует чужие идеи.
— Странно ты как-то мыслишь… — задумчиво протянул он.
Стивен ухмыльнулся:
— По тому, как ты на меня смотришь, держу пари: у тебя дома какой-нибудь шпиц или фокстерьер.
— Нет, у меня нет собак. Правда, Джефф просил… но жена не выносит.
— Видишь?! — торжествующе воскликнул Стивен. — Я не одинок!
— Знаешь, насчет собак… я вспомнил сейчас один эпизод… из детства, — проговорил Брендон. — Мне шел тогда седьмой год, но я был такой щупленький, что на вид мне было не больше пяти. Мы с мамой поехали в гости к тете в ее загородный дом. И к ней в этот день зашла приятельница со своим любимцем — медлительным, добродушным сенбернаром, которому я, видно, сразу же приглянулся, потому что пес лишь на секунду задержался на пороге, повернул морду чуть в сторону и направился прямиком ко мне. Я как сейчас вижу, как стою посреди комнаты, огромный лохматый зверь идет на меня, а я не могу и с места сдвинуться — ноги будто вросли в пол! И все это продолжается очень долго — как в покадровом просмотре. Когда между нами оставалось не более трех футов, я вдруг заорал так громко, что бедный пес отпрянул в сторону — слышать такое от ребенка ему, наверное, еще не приходилось. Плакал и кричал я долго, уговоры не помогали. Мама позвонила папе, и он вскоре приехал. Посадил меня к себе на колени, потрепал по голове и сказал: «Брендон, я думаю, ты все еще плачешь только потому, что тебе стыдно за то, что ты испугался. Но знай: кто ничего не боится, тот ничего по-настоящему и не любит в этой жизни…» Я мало что понял тогда в его словах, но запомнил их навсегда. Впоследствии отец ничего подобного мне больше не говорил. Думаю, эту фразу он незадолго до этого где-нибудь услышал или прочел и, не найдя сразу, чем утешить ребенка, сказал первое, что припомнилось.