— Да, интересно, — согласился Брендон. — Но мне такая мысль встречалась неоднократно.
— Зачем об одном и том же читать двадцать раз? Достаточно и одного, — сказал Стивен, подходя к шкафчику. Он поглядел издали на разноцветные переплеты, но даже не стал открывать дверцу. — Нет, неохота. И потом, у меня что-то стало хуже со зрением — вблизи все расплывается.
— Наверное, возрастное? — предположил Брендон.
— Смеешься? Мой отец надел очки, когда ему перевалило за шестьдесят. Нет, мне кажется, это после электричества…
Брендон захлопнул книгу, которую читал, и посмотрел на Стивена:
— Твой отец жив?
Стив взглянул немного удивленно:
— А ты бы должен это знать. В деле есть все сведения обо мне.
— Прости, но я не помню, — признался Брендон.
— Какой же ты тогда профессионал? — поиздевался Стив.
— Я не обязан держать в голове всю подноготную моих клиентов, тем более по окончании процесса.
— Я бы запомнил… — сказал Стивен. — Мой отец умер пять лет назад: упал с лошади, недели две провалялся в постели, но оклематься так и не смог. Ему было семьдесят три.
— А когда ты родился, ему было…
— Пятьдесят.
— А твоя мать?
— Она умерла еще до моего рождения.
— Это что… прикол? — не понял Брендон.
— Это правда, — медленно проговорил Стивен. — У нее были трудные роды. Фельдшер, который их принимал, слишком поздно сообразил, что один он не справится, а когда приехала бригада, моя мать уже умирала. До ближайшей больницы было полчаса езды, и они стали делать кесарево прямо на месте, уже не надеясь, что достанут меня живым. Меня еще не успели вытащить, как моя мать скончалась. Я слышал, мне потом говорили, что ей сделали недостаточную анестезию, и она умерла от болевого шока. Отец хотел убить этого фельдшера, но тот очень быстро смотался, да так далеко, что не найти было и с собаками. А нас у отца к тому времени было четверо: я, сестра — на три года старше меня, и двое братьев — двенадцати и четырнадцати лет. Так что этот недоумок до сих пор ждет возмездия.
— Да… Выходит, ты родился в рубашке. Потому-то тебя и сейчас смерть не берет, — проговорил Брендон.
— Нет, не поэтому. Просто каждому человеку точно назначено его время, и пока оно не пробило, что ты с ним ни делай, он все равно останется жить. И все мы знаем этот час, но просто не отдаем себе в этом отчета. Обычно нас оповещают свыше о часе нашего ухода. Если же кто-нибудь скажет нам напрямую, когда и как мы умрем, мы сначала пугаемся, но, немного придя в себя, осознаем: «А ведь я знал об этом и раньше!» И эта же мысль посещает нас перед самой смертью…