— Очень жаль, Берни, искренне желаю тебе успеха.
Вы-то уже наверняка догадались, но до меня, клянусь, смысл этого разговора дошел не раньше чем через час после того, как я с ним попрощался: на этот раз Берни и не собирался просить меня что-то написать. Он думал, что я по-прежнему работаю в «Юнайтед пресс» и мог бы помочь с размещением его комиксов в газетах.
Ясно помню, что я делал, когда меня осенило. Я менял дочери подгузник, вглядываясь в ее прекрасные круглые глаза, будто ожидая, что она поздравит меня или скажет спасибо за то, что мне опять удалось не уколоть ее булавкой, — именно за этим занятием я и припомнил, как он замялся, когда говорил «если бы мы могли воспользоваться твоими…».
Замялся он, должно быть, потому, что в этот момент ему пришлось отказаться от всех продуманных до мелочей строительных планов, хотя их еще можно было выразить словами «твои связи в „Юнайтед пресс“» (он ведь не знал, что меня уволили, и вполне мог думать, что в газетном мире у меня осталось столько же прочных связей, сколько у доктора Корво в детской психологии или у Уэйда Мэнли в Голливуде), и все же он закончил фразу моими писательскими талантами. Я вдруг понял, что, сколько я ни наступал себе на горло, стараясь не задеть чувств Берни в этом телефонном разговоре, в конце концов именно Берни сделал все возможное, чтобы не задеть моих.
Не скажу, что все эти годы я много о нем думал. Было бы красиво рассказать, что я не сажусь в такси, пока не разгляжу как следует затылок или профиль водителя, но это неправда. Хотя, что правда, то правда — и я только сейчас об этом подумал, когда в личном письме мне нужно сформулировать нечто очень щекотливое, — мне частенько приходит в голову одна и та же фраза: «У меня сегодня нет времени написать тебе короткое письмо, поэтому пришлось писать длинное».
Не знаю, насколько искренне я желал ему успеха с комиксами, но час спустя мне действительно хотелось, чтобы на этот раз у него все получилось. Я и сейчас от всего сердца желаю ему успеха, и, что самое смешное, у него ведь и вправду еще может что-то получиться, даже если у него не получится воспользоваться своими связями. В Америке и не на таких вещах строились целые империи. В любом случае надеюсь, что он не утратил интереса к своему проекту, какую бы форму тот со временем ни принял; но больше всего на свете я надеюсь, что он, дай бог — и в данном случае это не фигура речи, — что, если есть там какой-нибудь бог, он не забрал у него Роуз.
Перечитывая все это заново, я вижу, что постройка у меня вышла шаткая. Что-то не так со стропилами и балками, да и стены получились не очень; фундамент тоже кажется непрочным, — наверное, я изначально выкопал какой-то неправильный котлован. Но теперь уже поздно обо всем этом думать, потому что пришло время подвести дом под крышу, то есть рассказать, что с тех пор приключилось со всеми остальными строителями.