Одиннадцать видов одиночества (Йейтс) - страница 145

Что произошло с Уэйдом Мэнли, все знают. Несколько лет назад он скоропостижно умер в постели, причем в постели молодой женщины, которая не приходилась ему женой, так что таблоиды обсуждали пикантные подробности еще несколько недель. По телевизору до сих пор гоняют старые фильмы с его участием, и каждый раз, когда я их вижу, неизменно удивляюсь, каким хорошим актером он на самом деле был — слишком хорошим, чтобы играть в слезливой драме шофера с большим, как целый мир, сердцем.

Было время, когда все знали о том, что приключилось с доктором Корво. Это произошло в начале пятидесятых, не помню, какой точно это был год, когда все без исключения телеканалы решили запустить мощные рекламные кампании. Самая мощная из всех строилась на заявлении, подписанном доктором Александром Корво, выдающимся детским психологом; в заявлении утверждалось, что если в доме нет телевизора, то ребенок, скорее всего, вырастет эмоционально неполноценным. Остальные детские психологи, каждый уважающий себя либерал и едва ли не все американские родители набросились на Александра Корво, как стая саранчи, и когда они с ним разобрались, от его былой влиятельности почти ничего не осталось. Можно смело утверждать, что теперь «Нью-Йорк таймс» с легкостью променяет пяток докторов Корво на одного Ньюболда Морриса.

Теперь остается рассказать о нас с Джоан, это и будет печной трубой на крыше моего рассказа. Приходится признать, что дом, который мы с ней строили, тоже рухнул пару лет назад. Мы остаемся друзьями — ни в какие судебные битвы по поводу алиментов или прав на детей вступать не пришлось, — но что есть, то есть.


А где же окна? Откуда приходит свет?

Берни, дружище, прости, но ответа на этот вопрос у меня нет. Не уверен даже, что в этом конкретном доме вообще есть какие-то окна. Может, свету придется проникать какими-то своими путями, отыскивая щели и трещины, оставленные тут и там бездарным строителем, и если так оно и есть, то смею заверить, что хуже всего от этого именно мне. Бог его знает, Берни; наверняка во всем этом где-нибудь должно быть окно для нас для всех.