— Все в сборе, сэр! — отчеканил он.
Лейтенант настолько растерялся, что смог лишь небрежно отсалютовать ему в ответ и пробормотать:
— Хорошо, сержант.
Ему, наверное, было не с руки даже сказать: «Чтобы такое больше не повторялось», — потому что, в общем-то, ничего особенного не случилось, просто его вытащили из постели на утреннее построение. Наверное, весь оставшийся день он размышлял, стоило ли отчитать Риса за то, что он был одет не по форме. Когда лейтенант отвернулся и направился обратно, к себе на квартиру, вид у него был такой, будто он уже задумался на эту тему. После команды «Разойдись!» весь наш взвод тут же выдал громовой раскат хохота; лейтенант сделал вид, что не слышит.
Но сержант Рис не преминул испортить нам веселье. Он даже не поблагодарил командиров отделений за то, что прикрыли его в трудную минуту, и весь остаток дня придирался к нам по разным мелочам; мы думали, что уже переросли такое отношение. На плацу он отловил коротышку Фогарти и спросил:
— Ты когда брился последний раз?
На лице Фогарти, как и у всех нас, произрастал лишь бледный пушок, который вообще можно было не брить.
— Примерно неделю назад.
— Примерно неделю назад, сержант! — поправил Рис.
— Примерно неделю назад, сержант, — покорно повторил Фогарти.
Рис поджал тонкие губы.
— Вид у тебя, как у старой паршивой сучки, — сказал он. — Разве ты не знаешь, что бриться нужно каждый день?
— Но каждый день мне просто нечего брить.
— Каждый день мне нечего брить, сержант!
Фогарти сглотнул, нервно моргая.
— Нечего брить, сержант, — пробормотал он.
Мы все были очень обижены.
— Он думает, мы вообще кто? — возмущался потом Шахт. — Кучка желторотых птенцов? Салаги?
Даллессандро что-то возмущенно проворчал в знак солидарности.
Поведение Риса в тот день можно было бы списать на тяжелое похмелье и счесть извинительным, но беда в том, что оно не изменилось ни на другой день, ни на третий. Он измывался над нами постоянно и безо всякой причины и в результате разрушал то, что так старательно выстраивал все эти недели: наше уважение к нему было строением хрупким и изящным, оно легко развалилось на части и рассыпалось в прах.
— Решение окончательное, — мрачно сообщил полковой писарь за ужином в среду. — Приказ готов. Завтра последний день.
— Ну и как? — спросил Шахт. — Куда его денут?
— Да тише ты! — шикнул писарь. — Будет работать с инструкторами. Часть времени проводить на боевой подготовке, а часть — на курсах штыкового боя.
Шахт захихикал и толкнул Даллессандро плечом:
— Черт возьми! Да он должен прыгать от счастья, а? Штыковой бой — это ж его конек! Можно выпендриваться хоть каждый день. Этот козел будет в восторге.