Впопыхах мы не заметили, что рядом с нашей позицией был еще один холм. Он стоял чуть позади и левее, примерно, в десяти метрах от нашей позиции. Танкисты перенесли огонь на этот холм. Первый же веер осколков убил лошадей и возницу. Потом, младший лейтенант, схватившись за левый бок, со стоном повалился на землю. Хомич, не обращая внимания на осколки, все время командовал «заряжай». Сколько прошло времени не помню. Когда в очередной раз я оглянулся, оба подающих лежали мертвые.
— Снаряды к орудию, — оценив обстановку, скомандовал Хомич.
Ползком я добрался к лафету. В последнем ящике оставалось три снаряда. Отложив винтовку, я потащил ящик к орудию. По уставу нельзя во время боя держать снаряды возле орудия, но бегать под градом осколков за снарядами было еще хуже.
Вдруг ветер изменил направление, и дым от горящего танка потянуло в другую сторону. Воспользовавшись ситуацией, Хомич подбил торчащий из-за укрытия еще один Т-3. Но нас тут нас накрыл очередной веер осколков. Я почувствовал сильный удар в левое бедро. Жгучая боль и кровь появились одновременно. Забыв про Хомича, я разорвал санпакет и стал бинтовать ногу. Кровь сочилась через бинт и вскоре нога повисла, как плеть. Когда я поднял вверх голову Хомич сидел, уткнувшись лицом в прицел. Я позвал, но ответа не последовало, он был мертв.
Обстрел со стороны немцев прекратился. Я зарядил последний снаряд, стянул Хомича на землю и кое-как взобрался на место наводчика. Рядом продолжал стонать младший лейтенант. Единственно чем я мог объяснить прекращение огня немцами это то, что у них тоже кончились снаряды. Не знаю, сколько прошло времени, но пауза была длинная. Наконец, последний уцелевший немецкий танк вышел из своего укрытия и на полной скорости пошел на меня.
Конечно, на курсах учили, как пользоваться прицелом, и что заряжающий должен в бою заменить наводчика. Но одно дело экзамен, а другое реальный бой. К тому же, нога не просто болела, а горела огнем. Сделать прицельный выстрел, даже на таком минимальном для артиллерии расстоянии я не решился, и поступил по-другому: подпустил танк ближе. Правда танк мог свернуть и зайти с фланга, но он этого не сделал. Видимо, фашист поверил в гибель расчета, а раздавить гусеницами ненавистное орудие, отомстив за товарищей, посчитал долгом чести.
Расстояние быстро сокращалось. Я ничего не делал, чтоб танкисты не заметили шевеления орудия и не свернули на фланг. Сто метров, семьдесят, пятьдесят, тут я резко опустил ствол на прямую наводку и дернул за шнур. Снаряд попал в правую гусеницу танка.