Как только дверь дома открылась, я понял, что меня ждет интересный вечер. В прошлом Клодии разрешалось предаваться своим пристрастиям только в пределах ее собственных апартаментов, а остальная часть дома был типично скучным, консервативным жилищем Метеллов. Но это правило улетучилось вместе с дымом от погребального костра Целера.
Янитор, открывший нам дверь, смахивал на одну из греческих статуй атлетов-эфебов: сплошные гладкие мускулы, идеальная кожа и густые кудрявые локоны. Не считая шевелюры на голове, он был полностью безволосым – неестественная черта внешности, характерная для высокородной женщины, но редко встречавшаяся среди мужчин, кроме египетских рабов, а этот юноша явно был не египтянином. Единственной уступкой скромности, которую позволила ему Клодия, был просвечивающий мешочек для гениталий, висящий на тонком шнурке, повязанном вокруг бедер. Кроме мешочка, слугу прикрывал лишь позолоченный, изукрашенный драгоценностями ошейник, за который он был прикован к косяку.
– Добро пожаловать, сенатор, – сказал этот мальчик, показывая в улыбке идеальные белые зубы. – Моя госпожа и ее гости в триклинии.
Мы миновали атриум с примыкающими к нему комнатами и нишей для родовых масок умерших, и вышли в перистиль. Обычно подобное помещение находилось под открытым небом, но над этим для защиты от холодного ветра был натянут искусно сделанный навес, украшенный золотистыми звездами. В бассейне под навесом красовалась изящная скульптура танцующего фавна, а в воде под ним резвился толстый декоративный карп. На бронзовых цепях между колоннами висели красивые чеканные лампы из Кампании.
Куда ни посмотри, я видел замечательные произведения искусства и тонкую работу мастеров. Я также заметил, что Клодия не потрудилась выложить полы мозаикой по новой моде. В этом не было большого смысла, поскольку она не собиралась тут оставаться. Все ее сокровища можно было собрать и увезти с собой.
– Деций!
Ко мне подошла хозяйка дома. Платье окутывало ее тело, как окрашенный воздух. В ту пору ей было около тридцати трех лет, и она все еще оставалась одной из самых красивых женщин Рима. Тело ее не было отмечено следами деторождения, поэтому она предпочитала почти прозрачные косские платья. Легкую ткань для них ткали на острове Кос, и цензоры все время пытались запретить ее в Городе, или, по крайней мере, не позволить носить ее респектабельным женщинам. Но уважение Клодии к общественной морали было минимальным. Ее молодое лицо портил только намек на суровость вокруг рта и глаз. В отличие от многих других женщин, она умеренно пользовалась косметикой.