Я снова заметил какое-то шевеление в бочажном травостое, но не придал этому значения. А зря! Секунду спустя оттуда выскочили четыре мутантских детёныша. Ростом в треть взрослой особи, они с рыком, больше похожим на писк, бросились на защиту матери.
Я высадил в их сторону почти все патроны. Фонтанчики грязи вспухали рядом с когтистыми лапами, трассеры чертили красные линии над головами меняющих цвет бестий, исчезали в зарослях болотной травы, где с шорохом падали, срубленные шальными пулями, коричневые початки рогоза и золотистые метёлки камыша.
Двадцать выстрелов – и все мимо! Ни одна из пуль не достигла цели. Детёныши оказались слишком проворными. С кошачьим шипением они сбили меня с ног и буквально втоптали в грязь.
Ерзая ботинками в хлюпающей жиже, я отпихивал от себя тянувших ко мне свои присоски монстриков, не брезгуя пускать в ход и зубы, когда уродливые рыла вплотную приближались к моему лицу. Во рту и на губах появился отвратительный привкус, будто я облизывал жабу.
Стрелять я не мог, поскольку держал автомат за шейку приклада и ствол. Да и патронов, по моим подсчётам, оставалось не больше трёх. На всех не хватило бы, вот и приходилось орудовать автоматом, как шаолиньский монах – обломком бамбукового шеста. «Калаш» то и дело норовил выскользнуть из мокрых от чужой крови и зеленоватой сукровицы пальцев, но я ещё крепче сжимал шероховатое дерево и горячий от пороховых газов металл, не чувствуя, как обожжённая кожа покрывается волдырями.
Гнусёныши быстро сообразили, что, атакуя скопом, мешают друг другу, и поменяли тактику. Двое отправились на выручку матери – Байкер сошёлся с ней в рукопашную, поменяв опустевший автомат на нож, – остальные стали поочерёдно наскакивать на меня с разных сторон, царапая когтями бронежилет и цепляясь за рукава куртки.
К счастью, мутантыши были ещё слишком малы, их удары не могли порвать плотную ткань и, тем более, добраться до тела. Да и присоски их вряд ли представляли опасность: вместо зубов – белые бугорки, а боковые выросты так и вовсе похожи на прыщики. Мне бы отпихнуть мутантят подальше, наподдать пинка, чтобы они со свистом улетели в болото, но я рассвирепел и уже не контролировал себя.
Врезав одному прикладом по ушному наросту на яйцеподобной голове, я засветил второму кулаком в рыло так, что у того хрустнули хрящи присоски и брызнула кровь. Я рывком согнулся в поясе. Повернувшись набок, встал сначала на колени, схватил автомат обеими руками за ствол, потом выпрямился во весь рост и, словно клюшкой для гольфа, снёс детёнышу гнуси уродливую башку. Та по высокой дуге улетела в плавни и с брызгами плюхнулась в чёрную жижу. Обезглавленный гнусёныш ещё покачивался на ослабевших ногах, а я уже походя спихнул его брата в трясину и кинулся на помощь напарнику.