Гиви что-то пробормотал на родном языке и снова принялся крутить вертел.
– Бульбаш, спой нам что-нибудь, – попросил Арамис. Он уже открыл глаза и теперь вместе со мной наблюдал за тем, как корчится в огне ветка, меняя цвет с тёмно-жёлтого на серый.
– А что вам сбацать, ребята?
Со всех сторон посыпались заказы. Я нисколько не удивился, услышав хриплый голос Копчёного: «Мурку давай! Мурку!» Странно было бы, закажи он какую-нибудь легкомысленную хрень вроде «Я его любила-ла-ла-ла». А вот Гиви меня поразил. Я думал, он попросит сыграть что-то из репертуара Кикабидзе (родная кровь всё-таки), а он захотел послушать песню Цоя «Звезда по имени Солнце».
Хотя удивляться мне надо было совсем другому. Реальность-то – параллельная, отделившаяся от нашей в восемьдесят шестом, а Цой выпустил эту песню в мир на три года позже. Вопрос знатокам: каким образом произведение из одной реальности стало известно слушателям другой? Минута пошла.
«Впрочем, если предположить, что этот мир – слепок с нашего, то тут как раз ничего странного нет, – подумалось вдруг мне. – Двойник Цоя написал культовую песню одновременно с оригиналом или чуть позже, а может, раньше – это уж кому как нравится, – и выпустил в свет, будоража умы молодёжи. Вполне возможно, он даже не погиб в роковом для него году и до сих пор выдаёт на-гора новые альбомы – один лучше другого. Или ведёт где-нибудь у себя в имении размеренную жизнь, почивая на заслуженных лаврах, и время от времени даёт интервью с наставлениями молодым рокерам».
– А тебе чего хочется? – прервал мои размышления Бульбаш.
Я вылупился на него, как филин, – оставалось только покрутить головой и гукнуть пару раз для убедительности.
– Эй, Паря, уснул, что ли? – ткнул меня в плечо Арамис. – Маэстро не любит, когда тормозят с заказами.
Я посмотрел на новоиспечённых друзей. Те не сводили с меня глаз, ожидая, что попросит салабон. Даже Гиви перестал поскрипывать вертелом, навострил уши и чуть подался в мою сторону.
«А почему бы и нет, – промелькнула метеором озорная мысль. – Заодно проверю ход своих рассуждений».
– «Беловежскую пущу», – попросил я хриплым голосом, откашлялся и сказал уже более твёрдо: – если можно, маэстро.
– Давно бы так! – расплылся в довольной улыбке Бульбаш, провёл рукой по усам, погладил гитару, как любимую женщину, и выдал такой нежный перебор, что у меня в груди защемило. А потом запел проникновенным голосом, да так, что в дополнение к занывшему сердцу по рукам и спине табунами побежали мурашки. «Умеют петь белорусы, ничего не скажешь», – подумал я.