— Ни с кем. Сама с собой.
— Ах, девочка моя, девочка… — Вздох. — Почему ты сидишь впотьмах? Давай я зажгу…
— Не надо!
Щелкает выключатель, комната заливается светом. Вид у матери утомленный, озабоченный.
— Ну почему ты такая неисправимая, Карианна? Ты же понимаешь, как нам с отцом бывает больно принимать к тебе суровые меры…
И набегающие под веками жгучие слезы: Мама, мамочка, мне тоже больно… я виновата… я сама во всем виновата! Но это про себя, произнести такое вслух было немыслимо, да и все равно дело кончилось бы лишь вознесенной к Богу молитвой о том, чтобы он отмыл пятна с Карианниной души и возвратил ей утраченную чистоту, что, увы, было невозможно, потому что, как знала Карианна, душа ее была не просто запятнана, а заляпана грязью, как будто она невесть сколько провалялась в слякоти под осенним дождем и ее уже не отмыть добела.
К тому же, когда отец в комнате бил Карианну, мама стояла внизу, около лестницы, и прислушивалась, молитвенно сложив руки и обратив лицо кверху.
Так что Карианна сидела, потупившись, на краешке кровати и молчала.
Через некоторое время дверь тихонько закрывалась. Ключ в замке поворачивался. Слышались удаляющиеся мамины шаги.
Карианна была трудным ребенком, говорили все в один голос; бывали периоды, когда Рейдун не позволяли играть с ней, бывали также периоды, когда сама Рейдун предпочитала дружить с другими, с Лисбет или с Гретой, девочкой, у которой были роскошные темно-каштановые волосы. Но рано или поздно их дружба возобновлялась, и Карианна с Рейдун гуляли по школьному двору — за руку, пока были детьми, и под руку, когда подросли. Они ходили на лыжах и играли в гандбол, они шушукались и хихикали, они по секрету рассказывали друг другу о загадках человеческого тела и о забытых в спортзале тапочках, они делились сердечными тайнами… Вместе они вошли в подростковый возраст.
И вдруг они раздружились.
Карианна очнулась: поезд уже дошел до Гудлиа, пора было выходить, она совершенно забыла, где находится. Она едва успела выскочить на перрон.
Рут и ее товарищи давно собирались купить большую виллу в швейцарском стиле, которую они снимали. Особняк был замечательный: старый, довольно ветхий и со множеством сквозняков, он тем не менее был уютным и достаточно поместительным для населявших его семи человек. Рут занимала огромную светлую мансарду, Тина с Гейром жили в двух комнатушках на первом этаже, рядом с гостиной, Грённеру, который работал в трамвайном депо и редко бывал дома, досталась маленькая комната на втором этаже, там же, только с противоположной стороны от лестницы, располагались в двух больших комнатах Анетта, Магнар и Двухлетний Лейв. В доме были кухня, ванная и подвал, а к гостиной примыкала просторная веранда, от которой спускались опасно-крутые каменные ступени в яблоневый сад. Ради безопасности Лейва Анетта сделала крепкую калитку; большей частью именно она заботилась о таких вещах, на ней лежала ответственность не только за ребенка, но и за весь дом, в свое время она заключила контракт по его найму, она же ругалась, если кто-нибудь отлынивал от мытья полов или работы в саду.