Алек Гиннесс умер от свойственной ему скрытности. Он писал мне за неделю до смерти и выражал беспокойство по поводу болезни своей жены Мерулы. А о собственной болезни, как обычно, едва ли упомянул.
Говорить Алеку, что он велик, само собой, ни в коем случае не следовало. Только сердитый, колючий взгляд получал в ответ тот, кому хватало ума это сделать. Но в 1994-м, к восьмидесятилетию Гиннесса, в ходе тайной операции, предпринятой издателем Кристофером Синклером-Стивенсоном, была выпущена книга в красивом переплете под названием «Алек», которую юбиляру и преподнесли на день рождения. В нее вошли воспоминания, стихи и просто слова любви и благодарности, в основном от старых друзей Алека. Я не присутствовал на дне рождения и за вручением этого подарка не наблюдал, но уверен, что, принимая его, Алек сердился, как ему и надлежало. И все-таки он, наверное, был доволен, чуть-чуть, хотя бы потому, что дружбу чтил так же глубоко, как презирал похвалу, а здесь все его друзья собрались под одной обложкой.
В жизни Алека я появился достаточно поздно — по сравнению с большинством авторов подарочного сборника, но лет пять мы с ним время от времени тесно сотрудничали и охотно общались впоследствии. Я всегда гордился знакомством с ним, но по-настоящему был горд, когда Алек решил сделать текст, написанный мною к его восьмидесятилетию, предисловием к своим последним мемуарам.
Алек решительно заявлял, что не хочет ни прощальных церемоний, ни посмертных собраний друзей, ни прочувствованных излияний. Но у меня есть оправдание: я знаю, что этим маленьким портретом Алек, человек чрезвычайно закрытый, остался доволен и рад был показать его людям.
* * *
Ниже вы прочтете выдержки из моего предисловия к автобиографии Алека с некоторыми дополнениями.
Он не слишком удобный собеседник. А почему он должен быть удобным? Глазами этого восьмидесятилетнего человека смотрит ребенок, так и не нашедший пока тихой гавани простых ответов. Лишения и унижения детской поры остаются для него злободневными вот уже три четверти века. Он будто бы и сейчас должен умилостивить окружающий его мир взрослых, выдавить из него любовь, выпросить его улыбку, уклониться от безобразных его проявлений или справиться с ними.
Но лести этого мира он не выносит, а похвале его не доверяет. Он осторожен как ребенок, который учится существовать. Приобрести его доверие непросто, здесь он крайне осторожен. А вот утратить можно в любую минуту. Если вы безнадежно в него влюблены, лучше всего об этом молчать.
Внешнее для него крайне важно. Как человек, знающий слишком хорошо, что такое хаос, он ценит хорошие манеры и надлежащий порядок. Он расположен к красоте и принимает ее с благодарностью, однако любит клоунов, обезьянок и чудаковатых прохожих — смотрит на них во все глаза, будто чувствует с ними родство.