– Мой отец купил бейсболку по дороге домой. Пытался как-то успокоить Медвежонка. А вы что же, ни разу не видели ее? Только на фотографии?
– Нет, вот только теперь. Знаешь, сколько времени я смотрела в ее глаза? Вглядывалась в это ужасное подобие моей маленькой девочки… Пыталась угадать, о чем она думает… Ну почему она сбежала от меня?
– Не думаю, что она сбежала от вас, – сказал Вон.
– Приятно слышать это от тебя, но ведь она действительно сбежала. – Грейс сделала паузу и потом вдруг задумалась над тем, что только что услышала. – Ты хочешь сказать, не от меня?
– Да, мэм.
– Может быть, это как-то связано с бейсболкой? Ты не думаешь, что она случайно надела ее перед камерой?
– Нет, мэм. Я думаю, что она пыталась передать сообщение.
– Сообщение? Кому?
– Мне.
– Что это значит?
Гибсон сделал паузу, пытаясь оценить ситуацию. В какой-то момент ему так или иначе придется рассказать ей все. Может быть, уже пора? Вон не хотел, чтобы Грейс пострадала, но она должна была испытать боль. Это единственный способ заставить ее посмотреть на все трезвым взглядом. Он вздохнул и произнес максимально спокойным голосом:
– Медвежонок была беременна.
Это прозвучало как выстрел из пушки. Грейс несколько раз открывала рот, пытаясь что-нибудь произнести. Лицо ее потемнело, и она медленно поднялась.
– Мне следовало все предвидеть. Я допустила ошибку, согласившись на встречу с тобой. Гибсон, я вспоминаю о том милом маленьком мальчике, которым ты был когда-то, и теперь сравниваю его с тем, кем ты стал. Не понимаю, как такое возможно. Я попрошу Денизу проводить тебя.
Грейс решила прервать разговор, как и предполагал Вон. То, что он рассказал, прозвучало жестоко, но было необходимо. Сейчас она, по сути, стояла перед пропастью, и падение просто убьет, разрушит ее. Лучше, видимо, объявить его лгуном, чем прыгнуть в эту пропасть. Но ему все-таки показалось, что в ее глазах мелькнул огонек понимания. Пусть даже на какое-то мгновение.
Гибсон протянул последнюю фотографию, на которой беременность Сюзанны уже была более чем очевидна. Она выхватила снимок из его рук и держала обеими руками. Вон подошел поближе и заговорил – спокойно, но с чувством:
– То, к чему все это сводится, – ложь. Сплошная изящная, лукавая ложь. Рассказанная так убедительно, что никто не подверг бы это никакому сомнению. Возможно, я и был милым ребенком, как вы говорите. И да, конечно, то, что я представляю собой теперь, не позволяет мне испытать чувство гордости. Но зато теперь я могу отличить ложь от правды. И я здесь потому, что вы оказались в той же паутине лжи. И с вами произошло то же самое, что и со мной. Вас заставили принимать решения и устраивать свою жизнь вокруг этой лжи. Поэтому, когда вам сообщают правду – о том, что ваша дочь была беременна, что она сбежала, потому что испугалась, – вы не желаете ничего слышать. Но это как раз и есть правда. И она подводит нас к одному-единственному вопросу. Кто же отец?