Мона знала, что Люкке пошла на теннис. Она могла подойти к Люкке, не прибегая к насилию. Если Эллен все правильно поняла, Мона была единственной, к кому Люкке могла прильнуть. Эллен свело живот, и она бессознательно крепко сжала руку Моны.
Та ответила, пожав руку Эллен.
Эллен тяжело дышала.
Смерть, смерть, смерть.
Она посмотрела на удобные туфли Моны и ее полные икры. Сквозь черные нейлоновые колготки виднелись варикозные вены.
Вот она какая, смерть. Она многолика.
Внезапно все встало на свои места. Эллен была зациклена на ненависти и злобе. Но на самом деле все было наоборот. Дело было в добре.
Хелена – плохая мама Люкке, которая не испытывала к дочери должных материнских чувств. Хлоя – злая мачеха. Харальд – эгоистичный отец. Мона – единственная, кому Люкке по-настоящему была небезразлична и кто фактически заменил ей мать. Эллен вспомнила слова экстрасенса Мигнуса. Он считал, что к смерти Люкке причастны многие. Возможно, так и было. Но они об этом не догадывались.
Она вспомнила о птице, убившей своих птенцов ради их спасения от того, что ее испугало. Это и есть объяснение? Если Мона спасла Люкке, то от чего? От ее семьи? Правда ли, что никакого другого выхода не было? Она убила девочку, потому что хотела ее защитить? Одно противоречит другому.
– Ты спасла ее, – сказала Эллен, опять удивившись своим словам, шедшим вразрез с любой логикой и всем основным представлениям о добре и зле.
Мона пристально посмотрела на Эллен.
– Я не собиралась убивать ее. – Мона покачала головой. – Но на меня что-то нашло.
Глаза за круглыми очками наполнились слезами.
Эллен едва могла верить тому, что слышала. Еще меньше она была в состоянии воспринять все противоречия этой трагедии. Для нее это было чересчур.
– Это так ужасно, но другого выхода не было, – продолжала Мона.
Она делает признание.
С ума сойти. «От этого можно, черт возьми, сойти с ума, – подумала Эллен. – Я сижу рядом с убийцей».
В ладони кольнуло, она хотела отнять руку, но заставила себя этого не делать.
– В церкви собрались одни негодяи. Я не могла там оставаться. Я не из их числа. – Мона подняла голову, повысила голос и выпрямила сгорбленную спину. – Это лицемерие. Они притворяются, что оплакивают того, кто был им совершенно безразличен. Почему сейчас? Ты можешь объяснить? Те, кто сейчас сидит на скамьях в Божьем доме, виноваты в страданиях Люкке. – Взгляд Моны прояснился. – Я убила ее, но для ее спасения. У меня не было выбора. Девочка уже потерялась в этом мире, где была всем, подчеркиваю, всем безразлична. Всем! Кроме меня.
Она опять сгорбилась. Словно ее покинули последние силы. Она дотронулась до груди и пробормотала что-то о давлении.