Я прикинула, как могли глубоко незамужние фрейлины Ее Величества объяснить подобное совпадение, и помрачнела: Верховная за такие слухи о посланницах Равновесия точно по головке не погладит.
Джиллиан медлила, насмешливо приподняв бровь, но верить в сплетни, тем не менее, не начала — к счастью.
— Его Высочество привел ряд труднооспоримых фактов и убедил меня, что наш брак будет крайне выгоден обеим сторонам, — сообщила принцесса — и все-таки нахмурилась, позволив настоящим чувствам отразиться на лице. — Он действительно прав, но…
Я с некоторым удивлением понаблюдала, как эта здравомыслящая и, в общем-то, вполне умная девушка мнется и не может сформулировать пустяковую просьбу.
— Вы хотите, чтобы я провела ритуал Внутреннего Равновесия и для вас?
Леди Джиллиан с облегчением кивнула.
— Я далеко не лучшая в этом деле, — честно предупредила я. — Мне нужно будет знать, что именно мешает вам… э-э… — я замялась, потому как и без того отлично представляла, что же ей мешает, но не решалась об этом заговорить. Потом собрала свою бестактность в кулак и все-таки спросила прямо: — Как давно вы расстались с капитаном Рино?
Ее Высочество покраснела и потупилась, как девчонка, и я обреченно подумала, что ухитрилась застрять и тут — и хорошо еще, если не так надолго, как в Расселине.
Я вернулась в свои покои уже ближе к вечеру, безнадежно опоздав и на обед, и на разбор полетов с недописанной речью. Леди Джиллиан, конечно, уверяла, что Его Высочество предупредят, чем и с кем я занята, — вообще, как выяснилось, неожиданной просьбой принцессы я была обязана как раз-таки Третьему, рассказавшему, что именно произошло ночью, — но чувствовала я себя все равно неловко. Меня же только ради этой речи сюда и позвали — нашла что откладывать на потом!
Но сил на конструктивную деятельность все равно не оставалось, и я поплелась в спальню, надеясь немного вздремнуть перед прогулкой с графом, — и замерла на пороге.
Замок был открыт — но я точно помнила, что утром запирала дверь!
Сонливость как рукой сняло. Я нахмурилась и осторожно переступила через порог, напрягая все чувства и уже нарисовав в воображении еще одну жуткую коробку от дражайших фрейлин, — но ничего не почуяла.
Я сделала еще несколько шагов и опасливо заглянула под балдахин — да так там и осталась, медленно сползая на пол от дикого хохота.
На кровати лежала аккуратно сложенная стопка простыней, увенчанная несколькими листами с рукописным текстом — видимо, отредактированным черновиком речи — и уже подвядшим букетиком ромашек.
Как будто этого было недостаточно, чтобы ни на минуту не сомневаться, кто автор сей композиции, в ромашках торчал перепачканный травяным соком клочок бумаги, где рядом с плящущим: «Засоня!» — красовалось еще и язвительное: «Не жалко!», написанное той же рукой.