— Группа, — повторяет мужчина. — Из какой группы? А? Б?
— Слушайте, вы, — рычу я, потому что на самом деле не знаю, о чем он говорит, — я не принадлежу ни к какой группе. И я не из Теама.
Шаркая, он выходит из своего угла, согнувшись из-за низких потолков. Его освещает слабый свет, который попадает в камеру из маленького окна на двери. Мужчина слабый, тощий и старый — старее всех людей, которых я видел. Складки и морщины покрывают его лицо с седой запачканной бородой. Глаза выглядят так, как будто он неделю не спал, а одежда поношенная и рваная. Темные штаны висят лохмотьями на бедрах.
— Аутсайдер? — на его лице играет сумасшедшая ухмылка. — Тебе нравится там? За городом? — Снова его пальцы играют с камнем и усердно стучат по нему, пока он говорит.
— Там было лучше, чем здесь, — отвечаю я.
На это замечание мужчина реагирует страшным хихиканьем. Затем он задирает голову как дикая собака и воет.
— Я могу тебя понять, — говорит он. — У тебя есть чувство юмора.
Я не верю, ему и даже не пытаюсь быть веселым. Он улыбается во весь рот, а затем вновь начинает стучать по камню.
Позади нас, где-то в проходе, приближаются шаги, а потом я слышу, как охранники разговаривают. Я пытаюсь понять, что они говорят, но стук Бозо становится громче. Похоже, он намеренно старается заглушить разговор. Качается взад-вперед у стены, бормочет что-то про себя и поет.
— В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть.
Снова и снова он повторяет это сиплым голосом. Звучит почти как колыбельная. Слова отзываются эхом в нашей маленькой камере, и я уже не могу больше понять, что произносит он, а что отражается от стен.
— Ты можешь закрыть рот? — шиплю я. Он застывает, смотрит на меня и дергает себя за волосы. — Я хочу услышать, что они говорят. В конце коридора.
Ему, кажется, все равно. Стук и пение продолжаются, те же слова и ничего больше. Его руки так быстро двигаются по камням, что мой взгляд не успевает уследить за ними. Мне бросается в глаза, что на его черной изношенной верхней одежде красуется блеклый треугольник. Этот сумасшедший когда-то был таким же, что и люди в форме? Как Марко и Пит?
— В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью, чтобы потом съесть. В одном ряду пять красных ягод, выращенных с любовью…
— …чтобы потом съесть, — перебиваю я его. — Я понял. А теперь заткнись.
Он прекращает стучать и сидит прямо, так что его голова почти достает до низкого потолка. А затем скользит по полу как паук, пока не оказывается прямо передо мной. Его лицо теперь так близко, что я могу почувствовать его несвежее дыхание.