— То, что я главный ревизор, — сказала она, надменно и холодно глядя мне прямо в глаза.
— А если одна звездочка?
— Это начальник поезда, — сказала она с тем же выражением надменного терпения.
— Значит, вы старше начальника поезда?
— Да.
— Наш старпом — писатель, — сказал моторист Сергей Сергеевич.
— Напьются, а потом отвечай за вас, — сказала она и сделала дырки в наших билетах.
Ей-богу, я никогда не видел такого интересного лица. Таких загадочных, темных глаз, таких строгих, четких бровей, таких живых, вздрагивающих губ и такого тонкого, чистого овала всего лица.
Есть женщины красивые, но так сразу и ясно, что они дуры, или грубы, или развратны. А в этой была таинственность. И хотелось поверить ей себя навсегда и чтобы она поверила тебе себя. И сказала тебе когда-нибудь несколько ласковых слов, перестав быть официальным и главным ревизором поезда Лабытнанги — Сейда. И как ее нам сюда, такую южную женщину?
— Вы очень красивая, — сказал я, принимая у нее обратно билеты.
Она ответила что-то вроде: «Не ваше дело», — и ушла.
И сразу, конечно, стало нам пусто и скучно. Никто даже не сказал ничего пошлого. Поговорили только о том, что нам выходить через три часа.
Скоро совсем стемнело, и за окном бежали по тундре ровные квадраты отблесков из вагонных окон. И даже столбов и проводов не было видно. Большинство наших заснули. Покачивалась в бутылках недопитая водка, качали копчеными хвостами жирные муксуны — закуска. А я почему-то думал о том же, о чем думал весь рейс от Ленинграда до самого Салехарда. О том, что в моей башке совершенно не появляются какие-нибудь умные, новые мысли.
Я вытащил из чемодана книгу Т. А. Шумовского «Арабы и море» — книгу, полную мыслей и полную поэзии мысли. И читал старинные стихи под стук колес. Эти стихи написал поэт очень далеко от моей северной страны, на испанском языке. Он написал:
«Люблю тебя!» — она сказала.
«Ты лгунья! — ей ответил я.—
Кого слепая страсть связала,
Того обманет ложь твоя.
Велит мне ум седой и строгий
Не верить слову твоему:
Отшельник дряхлый и убогий
Уже не нужен никому».
Мне показалось — ты сказала
Пустым признанием твоим:
«Свободный ветер я связала,
И он остался недвижим.
Огонь несет с собою холод,
Пылая, движется вода».
Для шуток я уже немолод,
Я отшутился навсегда.
Я все повторял про себя последние строчки и смотрел в темень за окном. Поезд шел сквозь тундру, сквозь тундру. Где-то в этой холодной тьме провел многие годы Шумовский. Возможно, он укладывал на промерзший грунт те шпалы и рельсы, по которым сейчас шел наш поезд.
Раскидавшись, храпели на полках мои друзья.