– Значит, натура у вас бунтарская по наследству? – спросил он.
– С чего вы взяли, что у меня бунтарская натура? – удивилась я. – Мы с вами видимся всего лишь второй раз.
– По вашим книгам, – улыбнулся Генри. – Ну, пойдемте же в дом.
Поначалу я чувствовала себя с этим человеком неловко. Для меня естественным было подмечать за людьми, с которыми я общалась, малейшие странности, характерные особенности, привычки – я делала это даже неосознанно, все впоследствии должно было стать материалом для моих книг. Но в поведении Генри, казалось, никаких индивидуальных черт просто не было. Такой типичный английский джентльмен-аристократ, очень вежливый, очень воспитанный, холодноватый, спокойный. Мне, однако же, не верилось, что он и в самом деле такой – отстраненно-идеальный, скорее думалось, что все это – очень хорошо подогнанная маска и выглянуть из-за нее он позволяет себе только в присутствии самых близких людей. И я, неизвестно почему, вдруг невольно позавидовала этим людям, тем, кому позволено бывает увидеть Генри Кавендиша настоящим.
Мы поужинали (вокруг стола сновал молчаливый лакей в безупречно белой манишке), прошлись по саду – тому самому ухоженному роскошному саду, который я разглядела еще от ворот. Генри смущенно сообщил мне, что является крайне плохим хозяином и благоустройством родового поместья занимается в основном управляющий, с которым ему, правда, очень повезло. Сад и в самом деле поражал своим великолепием и по-весеннему благоухал цветами. Меня так и тянуло погладить кончиками пальцев нежные розовые бутоны рододендронов.
Когда стемнело, мы переместились наконец в кабинет Генри, где стоял большой, загадочно поблескивавший в тусклом свете лампы черным лакированным боком рояль. Генри кивнул мне на кресло:
– Располагайтесь, Влада.
А сам сел к роялю, помолчал несколько секунд и вдруг признался:
– Я немного волнуюсь.
– Бросьте, Генри, – рассмеялась я. – Не будете же вы утверждать, что впервые играете для кого-то свое произведение.
– Да уж, это было бы странно, – весело согласился он. – Нет, просто… Ваша книга глубоко тронула меня, она настолько… не романтичная, если можно так выразиться, не глянцевая. И мне очень хочется, чтобы музыка, которую я услышал, читая его, нашла отклик в вашей душе. А вообще, хватит предисловий, просто слушайте!
Он заиграл. Его пальцы коснулись клавиш, и комната заполнилась звуками – резкими, тревожащими, выворачивающими душу. Музыка то взлетала, словно окрыленная, сулящая надежду, и свет, и жизнь, то вдруг падала, подкошенная очередной диссонансной синкопой. Странно, но именно слушая его игру, я вдруг представила себе, как будет выглядеть действие моего романа на сцене. До сих пор мне казалось, что передать мою историю, тяжелую, жестокую, историю сломанной судьбы героини, которая вынуждена была убивать, лгать и каждую минуту своей жизни понемногу терять себя, на театральных подмостках будет невозможно, не скатившись в дешевый пафос и антивоенную пропаганду. Теперь же я вдруг поняла, какой она должна стать – пьеса, написанная по моему роману и поставленная на сцене. Пьеса, в которой сцены насилия будут переданы с театральной условностью, а главным станет история о человеческой душе, умершей и воскрешенной любовью.