Впрочем, Танька, кажется, твердо решила, что Брендон – это выпавший на ее долю крест, и нести его собиралась стойко и безропотно. А значит, не нам было ее переубеждать.
– Не надо так, – сказала она Кире. – Брендон – сложный человек, он многое пережил и…
– Не надо так не надо, – миролюбиво отозвалась Кира. – Прости, – и, как в былые годы, примирительно поцеловала Таньку в пухлую щеку.
– Ну а ты как, тоже сегодня улетаешь? – спросила я стоявшего чуть в стороне от нас Стаса.
– Я обратный билет не брал еще, – признался он. – Могу задержаться, если нужно.
– Тогда поехали с нами, – решила я. – Переночуешь, по крайней мере.
– Если это удобно… – начал было Стас, но я тут же перебила:
– Удобно, конечно. В доме сто двенадцать комнат.
Однако, когда вечером мы втроем наконец добрались до Сюррея, оказалось, что без Генри особняк, казавшийся мне таким уютным и теплым, стал обыкновенным чопорным аристократическим жилищем. До сих пор я и не понимала, что это он наполнял его светом, искрящейся энергией, шумом, любовью. Теперь же, без него, здесь остались лишь сыроватые стены, мрачные коридоры, по которым неслышно сновала прислуга, и сумрак, сгущавшийся под высокими потолками комнат.
Я уложила усталую Сандру в постель и сама присела рядом, на пол, положив голову на край ее кровати.
– Папа больше не вернется? – тихо спросила моя девочка.
Я повернула голову, взглянула на нее – такую маленькую, такую хрупкую в пышных подушках. Глаза у нее были точно как у Генри – синие, как небо над Лондоном в редкий солнечный день. А губы – мои, тонкие, четко очерченные, те самые, за которые, вероятно, меня и именовали всю жизнь Гретой Гарбо.
– Нет, милая, не вернется, – я нащупала ее тонкую ручку в одеялах, осторожно сжала пальчики. – Но он все равно остается с нами, пока мы его помним и любим.
Сандра сдвинула темные брови и спросила задумчиво:
– Он сейчас на небе? Смотрит на нас оттуда?
– Я не знаю, – честно сказала я. – Но папа очень тебя любил, и я уверена, эта любовь – она никуда не ушла, она все еще здесь, с тобой. И всегда будет с тобой.
Сандра поежилась под своим пухлым ватным одеялом и вдруг прошептала тихонько:
– Мне страшно… Как-то… пусто без папы.
Она, должно быть, чувствовала то же самое, что и я. Этот дом – принадлежал Генри, он был тут хозяином, он пригласил сюда меня. А теперь, без него, я ощущала себя здесь чужой. И, видимо, с Сандрой происходило то же самое.
Я поднялась с пола, забралась на кровать и легла, прижав дочку к себе.
– Знаешь что? – прошептала я в ее спутанные русые волосы. – А давай мы с тобой уедем. Отправимся путешествовать, а? Как тебе такой план?