– А еще, – отозвалась я и выдернула руку из его захвата, – вы меня учили, что актер должен руководствоваться внутренней интуицией. И моя сейчас мне подсказывает, что я ни в коем случае не должна отказываться от этой роли.
– Что за чушь!
По лицу его я видела, что он взбешен, но всеми силами пытается сохранить самообладание. Сейчас главным для него было приструнить взбрыкнувшую ученицу, утвердить свою власть, вновь взять меня под контроль. А отыграться за этот демарш он мог и после.
Игорь протянул руку, попытался прикоснуться к моей щеке, но я отшатнулась и отступила на пару шагов назад. Он же двинулся вслед за мной.
– Я учил тебя тому, что роли – своей роли, той, которая тебе предназначена, – нужно отдаваться полностью, – заговорил он. – Что только так создается настоящая актерская игра. Это трудно, это больно, но только пропустив героиню через себя, впитав ее боль, ты можешь создать что-то настоящее. Нельзя размениваться, Влада, ты же сама это знаешь…
Он надвигался на меня, произносил эти слова своим хорошо поставленным, умеющим так искренне подрагивать в нужные моменты голосом. И я уже чувствовала, как меня снова опутывает этим мороком, как я опять теряю волю, способность мыслить здраво. Как все мои тщательно сформулированные доводы улетучиваются, а злость, придававшая мне сил, оседает и растворяется, как морская пена на разгоряченных солнцем камнях.
Я все отступала и отступала, пока не наткнулась спиной на стену аудитории. И тут он настиг меня, прижался, задышал в шею. Обжег своими опасными кипящими чернотой глазами.
– Игорь Иванович, войдет кто-нибудь. Нас увидят, – придушенно прошептала я.
– К черту, – прохрипел он. – Пусть видят. Мне надоело скрываться. Я… я женюсь на тебе.
И когда он привел этот последний, видимо, самый веский с его точки зрения довод, я вдруг снова как будто очнулась. Мне ясно стало, насколько же он испугался этой моей внезапно пробудившейся жажды свободы, раз готов пойти даже на эту крайность. Жениться… Чтобы привязать меня к себе уже навсегда. Чтобы я навечно осталась трепетной ученицей и музой прославленного Болдина.
Я решительно тряхнула головой и уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая.
– Не надо, Игорь, – твердо сказала я. – Я… не хочу ничего больше. Хватит.
Он, не слушая, перехватил одной рукой мои запястья, уколол щетиной щеку, прижался к губам. И я принялась выворачиваться, дрожа от внезапно накатившего отвращения.
– Пусти! Пусти меня, я видеть тебя не могу.
Мне как-то удалось вырваться из его рук, я отскочила на пару шагов, вся встрепанная, расхристанная. И ровно в эту минуту кто-то поскребся в дверь. Затем она приоткрылась, и в щель просунулась голова Елены Евгеньевны, деканши: