Так или иначе Таня продолжала каждое утро исправно ездить на фабрику. Вот и в тот день она привычно надевала шапочку перед зеркалом и застегивала пальто, сетуя про себя, что запахнуть его становится все труднее – надо на какую-нибудь диету сесть, что ли. Дед, уже позавтракавший, сидел в кресле со своей обычной беломориной и разворачивал утреннюю газету. А потом вдруг как-то сухо крякнул – и папироса, вывалившись из пальцев, шлепнулась на ковер.
– Дедуль, ты чего там? – окликнула Таня из прихожей.
Принюхалась, уловив в воздухе запах горящей синтетики, бросилась в комнату и увидела, что дед как-то неловко сгорбился, скособочился в кресле, очки съехали по мясистому носу вниз, а возле кресла тлеет занявшийся от папиросы палас.
Охнув, Таня быстро затоптала занимающийся огонь и тут же схватила телефонную трубку.
– Ну а что вы хотите, моя дорогая? – сказала Тане хмурая врачиха из поликлиники. – Семьдесят пятый год да плюс контузия. Это естественный процесс, ничего не поделаешь. Микроинсульт, видимо, усугубил ситуацию, а в целом…
Тане же странно было – как это, естественный процесс? Ведь еще неделю назад дед был бодрым, с утра отправлялся по магазинам, пытаясь отыскать хоть что-нибудь на опустевших полках, потом кое-как варганил нехитрый обед, дожидался Таню с работы. И все это под вечное попыхивание папиросой и бормотание себе под нос каких-то забавных куплетов военных лет.
Теперь же дед как будто разом лишился всех сил. Говорил суетившейся вокруг него Тане:
– Я подремлю, чегравка.
И все спал, спал… А Таня часами просиживала рядом с ним – на фабрике удалось взять отпуск за свой счет – и прислушивалась к вырывавшемуся из посиневших губ хриплому дыханию. А однажды не выдержала, задремала – а когда проснулась, дед уже не дышал.
– Тань, – в кухню заглянула Кира. – Тебе помочь чего-нибудь? А то мы с Владкой по домам собираемся.
Таня покачала головой:
– Ничего не надо, спасибо вам, что пришли.
Бытовая суета – готовка для поминок, посуда, уборка после гостей – казалась спасительной. В нее можно было погрузиться и не думать ни о чем. Не чувствовать…
Дверь в прихожей снова хлопнула. А потом в кухню заглянула мать и заговорила ласково:
– Танюша, ты как, бедненькая моя? Совсем умаялась? Иди, доченька, посиди, отдохни.
Таня хотела было отказаться, но затем, выключив воду, прошла в комнату. Миша, очередной материн кавалер, которого той удалось-таки заарканить на постоянной основе, выставив в качестве весомого аргумента в пользу бракосочетания беременный живот, сидел у стола, склонив плешивую голову, и катал по скатерти пробку от винной бутылки. Из соседней комнаты доносились вопли сводного братца, четырехлетнего Женьки.