.
В памяти некоторых мемуаристов он остался человеком осторожным, «мудрым ребе» по словам Эренбурга. Часто его поведение в быту выглядело загадочным. Давняя привычка скрываться от редакторов приобрела в глазах современников специфический оттенок таинственности. Казалось, Бабель знает, что нужно делать, чтобы выжить. Встреча, описанная женой Мандельштама, говорит об ином. Писатель сознавал, что ходит по лезвию ножа. И жил так, будто нормы советского общежития не имели к нему отношения. Разве осторожные люди дружат с иностранцами? Или, может быть, поддерживают связи с родственниками, проживающими за границей? А с писателей вообще спрос особый. Необходимо послушание, овладение «магистральными» темами, личная преданность вождю. Главное — понравиться Сталину, запомниться с лучшей стороны, ведь поводов более чем достаточно. Взять хотя бы один, трагический. В ноябре 1932 года застрелилась Н. С. Аллилуева. «Литературная газета» поместила портрет покойной и коллективное соболезнование группы советских писателей «дорогому т. Сталину». Подписали: Леонов, Фадеев, Авербах, Шкловский, Никулин, Пильняк, Кольцов, Ильф, Вс. Иванов, кто-то еще. Тут же на странице отдельно печаталась телеграмма Пастернака: «Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине, как художник — впервые. Утром прочел известье. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел»[44]. Такое не забывается. Правда, Пильняку и Авербаху это не помогло: Сталин казнил их пять лет спустя.
М. Исаковский написал «Песню о Сталине», А. Толстой роман «Хлеб», даже М. Булгаков сочинил пьесу о юности вождя («Батум»), Ничем подобным Бабель похвастаться не мог. Более того, в течение 1937–1938 гг. он вообще печатался крайне редко. Всего четыре рассказа, да и те звучали неактуально. Недовольство высшего руководства озвучил Фадеев на общемосковском собрании писателей 4 апреля 1937 года: «Нужно также сказать правду Леонову, Вс. Иванову, Бабелю. Эти писатели оторвались от жизни, отяжелели, стали наблюдателями и потому не могут подняться до уровня прежних своих произведений. Большие, настоящие художники, они обретут себя снова лишь тогда, когда опять пойдут „в люди“, окунутся в гущу нашей жизни»[45]. Какая-то доля правды в словах Фадеева была, но интерпретация причин творческого кризиса у собратьев по перу отдавала типично цэковскими директивами.
Дабы поддерживать видимость деятельного участия в литературе, он не скупится на обещания. В августе 1937-го «Литгазета» сообщила: писатель И. Бабель пишет детскую пьесу по заказу Центрального дома художественного воспитания детей