Булыжная мостовая доставляет жестокие испытания любителям быстрой езды. Извозчичьи рыдваны называются дрожками потому, что пассажиры трясутся в них, как в лихорадке. Но люди состоятельные ездят в щегольских колясках, фаэтонах, каретах, ландо и в других комфортабельных экипажах.
Трактиры славятся хлебосольной русской кухней: кулебяками в несколько ярусов из мяса, рыбы, дичи, грибов, квасами на любой вкус. Рестораны завлекают изысканными блюдами: устрицами, доставляемыми из Остенде, средиземноморскими омарами и лангустами, винами из Бордо и Бургундии. Даже обычные завтраки и обеды обставляются здесь с такой пышностью, что походят на священнодействие.
Можно подкрепиться и на улице. «Сбитень! Горячий сбитень!»— разносчики с дымящимся самоваром на лотке ловко снуют в толпе и чуть не на ходу наливают в чашки свой напиток из меда или патоки, разбавленный кипятком с пряностями. «Сбитень горячий пьет подьячий! Сбитень-сбитенек пьет щеголек!» — приговаривают расторопные продавцы, им вторят другие: «А вот кому калачи с пылу-жару… Бублики, пряники!»
Есть в Москве диковинный уголок. Это Девичье поле — царство веселья. Кадеты Первой московской военной гимназии Владимир и Анатолий Дуровы всю масленичную неделю не посещали занятий. Вместо того чтобы идти в гимназию, они отправлялись на Девичье поле.
Уже на широкой Пречистенке чувствовалось особое, праздничное настроение. По улице мчались лихие тройки со звонкими бубенцами и с щегольской упряжью, пароконные сани, покрытые коврами, простецкие розвальни, запряженные невзрачной сивкой или буланкой, но разукрашенные цветистыми лентами.
За аллеями старых лип Садовой улицы начинались владенья самого царства веселья. Девичье поле, обычно пустынное, вдруг представало сплошь застроенным дощатыми балаганами, зверинцами, каруселями, крутыми горками для катания, тут же размещались трактиры, харчевни, чайные «с подачей горячительных напитков» и прочие закусочные и питейные заведения.
Нестройная музыка оркестров, дудки, рожки, сопелки, звонкие голоса сбитенщиков, продавцов яблок, пирожков и разных сластей, смех и говор толпы, ржанье лошадей — все сливалось в оглушительный, непрекращающийся гомон. Всякий становился здесь участником развлечения: вскакивал на коня карусели, возносился ввысь в расписной лодочке качелей, разглядывал семь чудес света в глазке черного ящика панорамы и, конечно, заливался смехом от шуток и прибауток балаганного деда-зазывалы.
У братьев разбегались глаза. Необыкновенное обступало со всех сторон. На пестро размалеванных афишах одного балагана гигантский удав сжимал в страшном объятии светлорусую красотку, негры-людоеды поджаривали на костре европейца в клетчатых брюках с пробковым шлемом на голове. Рядом Еруслан-богатырь поражал мечом несметное число врагов.