Отлично дрессированные животные и птицы занимали все большее место в работе Владимира Дурова. В цирковых программах появился номер — «Дуровская железная дорога».
Номер получил мировое признание. Появились даже плагиаторы — верный симптом успеха.
«Дуровская железная дорога» начиналась за кулисами, проходила по всему манежу. По рельсам катился маленький паровоз, тянувший состав вагонов. Из паровозной будки выглядывала обезьяна-машинист, другая обезьяна — стрелочник — переводила стрелки. Поезд встречал начальник станции — бульдог. Толпа пассажиров, согласно своему «общественному» положению, занимала места в разных вагонах. Породистые собаки усаживались в вагон первого класса. Поросята и петухи — во второй класс, а морские свинки — в третий. Длинноногий журавль, у которого не было денег на билет, одиноко шагал по шпалам пешком…
Сцена комичная, но и не безобидная: Владимир Дуров наполнил ее острым сатирическим содержанием.
Из-за кулис доносился пронзительный свисток паровоза. На манеже появлялся поезд. Верхом на паровозе восседал Дуров. Обратившись к публике, он читал монолог, в котором вышучивал министра путей сообщения Хилкова (незадолго до того газеты раструбили о его рекламной поездке машинистом на паровозе):
Две знаменитости:
Хилков да я!
Хилков вел паровоз
Всерьез,
А я шутя…
Перед отходом поезда Дуров знакомил зрителей с пассажирами. Утки, например, получили такую рекомендацию:
— Всем известные путешественницы — газетные утки.
Затем разговор заходил о багаже. Горшок земли сопровождался репликой, намекавшей на крохотные крестьянские наделы:
— Это — крестьянам!
Веревки:
— Это рабочим — веревочные нервы…
Гнилая шпала:
— Инженерам!
Громадная дубина:
— Политический градусник…
Характеристику, связанную со злобой дня, получили и другие багажные вещи. Так рваные штаны в заплатках, с вывороченными карманами, символизировали министерство финансов. Почему-то именно эта шутка вызвала негодование Виленского губернатора. Клоуна потребовали в канцелярию.
— Как вы смеете показывать на арене цирка рваные штаны, называя их министерством финансов? — гневался губернатор. — Чтобы этих штанов больше не было! А если вы еще это себе позволите, то будете высланы из города!
Дуров сделал покорное лицо и ответил:
— Слушаюсь! В следующий раз с вашего разрешения я буду играть без штанов…
Губернатор оказался человеком с юмором: сдерживая смех, он повернулся и ушел из кабинета.
Уж такова натура клоуна — не может не пошутить, едва к тому представился малейший повод. Наверно, поэтому Владимир Дуров, все более увлекаясь дрессировкой животных, оставался верен острому слову. Притом, как впрочем и его брат Анатолий, Владимир Дуров использовал игру слов и каламбуры. Иногда явно преступая пределы дозволенного цензурой, оба сознательно шли на риск. Особенно это относилось к политической сатире.