Вряд ли Владимир Дуров не сознавал, чем могла обернуться его политическая реприза, произнесенная в Михайловском манеже в Петербурге. Ведь он иносказательно обозвал дураком самого царя. Всякий знал, что полагается за оскорбление «особы» его императорского величества да еще в форме, еле прикрытой фиговым листком.
Конечно, Дуров сознавал это, когда после разнообразной программы с участием животных, показа комических фокусов рискнул на такой номер:
— Я обладаю феноменальной силой пальцев, — обратился он к публике. — Я могу гнуть подковы и ломать рубли.
Он вынул серебряный рубль и предложил удостовериться, что это не оловянный, а настоящий, серебряный.
Желающие все проверять, убеждаться во всем лично, всегда находятся среди зрителей. Нашелся такой охотник и на сей раз, он взял протянутый рубль и, пыхтя, краснея, стал его ломать. Старания его были напрасны.
Выдержав паузу, Дуров заметил:
— Не задерживайте публику, полно вам дурака ломать…
Гром аплодисментов покрыл эту фразу.
Когда клоун пришел разгримировываться в свою уборную, там его уже ждал жандармский полковник.
— Что вы позволили себе сказать? — рявкнул он.
— Садитесь, пожалуйста… Что я сказал? Ничего не понимаю… — Клоун сохранял самый невинный вид.
— Что вы сказали, показывая фокус с рублем?
— Полковник, в чем дело? Объясните мне…
— Полно вам-то дурака ломать! Потрудитесь не притворяться!
— Я вас не понимаю, полковник…
— На кого вы намекали, когда сказали: «Довольно дурака ломать»?
— Я намекнул? — бровь клоуна удивленно взметнулась. — Ага, так вот на что вы намекаете. И вы, жандармский полковник, допускаете такую мысль! Я буду жаловаться на вас…
Дуров смело подступил к полковнику, который счел за благо ретироваться.
Тюрьма… Анатолий Дуров угодил за решетку по тому же обвинению, из которого удалось выпутаться его брату, — за оскорбление «его величества». Самого кайзера Вильгельма!
Случилось это почти невзначай на сцене берлинского Винтер-гардена. Дуров приехал на гастроли, нисколько не замышляя показывать антре политического характера. Но, что поделать, натура артиста не выдержала — разве мог он упустить повод для острого каламбура! К тому же самолюбие было задето…
Все началось в антракте. В ожидании своего номера Дуров сидел в буфете с русскими друзьями. За их столик бесцеремонно уселся немецкий полицейский. Снял каску, постучал ею, вызвал официанта. Радушные русские решили смягчить его бестактность, и Анатолий Леонидович даже протянул немцу бокал вина:
— Не угодно ли с нами за компанию…
Полицейский грубо отвел предложенный бокал и вместо благодарности изволил «пошутить»: «Их вилль нихт, филейхт ир швейн вилль этвас», то есть «Я не хочу, но может, ваши свиньи хотят».