В глубине стоял флакон «Мистера Пузыря» — Дениз им пользовалась, когда мальчики были маленькие, на донышке еще осталось, и хотя со времен детских ванн прошли многие годы, она, как это водится за людьми, не выбросила флакон, потому что в глубине души надеялась, что сможет вот так же сохранить в неприкосновенности и кусочек детства Томми, словно и оно запечатано в ярко-розовый флакон.
А правда в том, что детство Томми давно ушло. Куда оно ушло?
С флакона на нее бешено оскалился Мистер Пузырь.
Дениз включила воду. Вода загрохотала в ушах. Разум метнулся в прошлое — туда, где Томми, ловя ртом воздух, зовет ее из водянистой черноты. Мама!
Думай про воду. Все будет хорошо.
Она сунула руку под струю, чтобы уцепиться за реальность, чтобы ноги крепче стояли, вылила в ванну остатки «Мистера Пузыря», и по воде разрослись пузыри, и вода ожила.
— Это что — пузырики? — Ноа спрыгнул с унитаза и перегнулся через край ванны.
— Ага.
— У-у-у-у! Можно, я залезу?
— Конечно.
Он содрал с себя одежду, а потом как будто замялся. Примостился на край ванны.
— А она же не очень холодная?
— Нет, детка, приятная теплая вода.
— А. Тогда ладно. — Он кивнул сам себе, точно решение принял, опустился в ванну и руками захлопал по пузырям. — Когда я был Томми, мы все время с пузыриками купались.
Всякий раз, когда он выдавал что-нибудь эдакое, Дениз изумлялась заново.
— Да уж. Вы, парни, учиняли тут катавасию.
Он засмеялся:
— Мы — да!
Думай про любовь. Все будет хорошо.
Она закрыла глаза и вспомнила. Чарли и Томми дерутся в ванне, пенная вода течет на пол. Дениз держалась за воспоминание, пока вся ванная не завибрировала от ее любви к ним двоим. Сколько же ее, этой любви.
Вода все текла по пальцам, сквозь пальцы, и миг от мига менялась. В детстве Дениз видела кино про Хелен Келлер, как она пощупала воду из насоса и наконец связала слово с источником слова[52], — но Дениз уходила в другую сторону, для нее слова теряли смысл. Что такое Ноа, что такое Томми, кто она такая? В голове стоял ослепительный рев смятения.
— Ой, смотри!
Он ее зовет. Кто бы она ни была ему, она не чужая. На свете нет чужих.
— Смотри! — закричал Ноа. — Смотри, пузырь!
Блеск смесителя резанул по глазам. Дениз наклонилась, но опоздала.
— Ой! Лопнул. Извини, — сказал Ноа.
— Ничего.
— Смотри! Пузырь!
На сей раз она посмотрела сразу.
— Вижу, — сказала она. — Здоровый какой.
И пузырь был прямо-таки здоровенный. Надулся у Ноа между коленками, и Ноа раздвигал коленки, а пузырь рос и рос, и все полсекунды своей жизни переливался как ненормальный.
— Смотри!
Пузырь все рос. В его бесконечно переменчивом разноцветье кто-то тонул, а кто-то рождался.