— Ой! Лопнул.
— Лопнул.
Не за что больше держаться. Только за весь мир.
И тут Ноа посмотрел вниз и опустил лицо в воду. Затем поднял голову. У него получились пенные усы и пенная борода, и он улыбался от уха до уха, как демонический малолетний Санта-Клаус.
— Угадай кто? — спросил он.
Дениз тоже улыбнулась.
— Не знаю, — сказала она. — Кто?
— Я!
Из аэропорта они возвратились поздно. Чарли сидел подле матери. Машина свернула по дорожке к дому, когда на Эшвилл-роуд уже настала очередная ночь: все тот же стрекот сверчков, все тот же телик у Джонсонов — играют «Индейцы». Рехнуться можно, какое тут все прежнее и какое у Чарли в голове все другое. Такова жизнь, видимо. Кто его знает, у кого что в башке? А между тем люди умирают и проживают новые жизни, как светлячки, что появляются в июне, сигналят, исчезают, а на следующий год опять. Какой-то чокнутый фокус.
В детстве Чарли с братом часами ловили светлячков. Томми с банкой носился по двору, Чарли за ним по пятам. Совали светлячков в банку, ставили на крыльцо и сидели, смотрели, как светлячки мигают там и жужжат. Всегда скандалили, когда пора было их отпустить. Хотели оставить себе, хотя мама втолковывала, что светлячки тогда умрут, что им место на воле. Как-то вечером Томми и Чарли не стерпели — соврали родителям и спрятали банку у Томми под кроватью, а наутро проснулись владельцами трех дохлых жуков в банке — высохших, уродливых чернокрылых тварей, обыкновеннейших жуков, будто кто-то ночью тайком высосал из них все волшебство.
А этот пацаненок, размышлял Чарли, этот Ноа — он светлячков-то в городе видел? Или, может, помнит? Хоть он и не Томми. Не по правде Томми.
Чарли покосился на мать. О чем она думает? О Томми, как пить дать, — впрочем, в последнее время она порой удивляла Чарли. Спрашивала, что он думает про то или это — какие блюда подавать на поминках, не пригласить ли к ужину отца. Это с какого вдруг бодуна тебе так приспичило узнать, что я думаю, хотелось спросить Чарли. Тебе же семь лет было до фонаря? И кстати, есть и крупные минусы: поди пыхни тут лишний раз. В день перед похоронами он по-быстрому сделал пару тяжек в гараже, а мать просекла, типа, за полсекунды. Меньше даже. В глаза ему глянула — и все, привет, сиди теперь дома, Чарли.
Дениз сквозь ветровое стекло смотрела во тьму и обдумывала разные степени утраты.
Она всегда будет скучать по Томми — ни одна заблудшая ее клетка ни минуты не проживет, не скучая по нему. Но этот другой ребенок, мальчик, который не Томми, уронил сладость на язык, что знал одну горечь. Они оба прошли эту историю до конца, и между ними теперь связь, и Дениз знала, что это навсегда.