Опершись на локти, она лежала под трепещущей зеленой листвой. Генри бросал мяч размеренно, расслабленно, и лицо у него, как и у Ноа, было дружелюбное и нейтральное. До Дениз наконец дошло то, что в глубине души она знала и так: Генри верит в историю с Ноа не больше, чем прежде, а делает все это ради нее, ради Дениз. Из любви к ней. Его любовь к ней звучала в шлепке мяча по старой перчатке Томми, а любовь Дениз — к Генри, и к Томми, и к Чарли, и к Ноа — в плеске листвы на ветру, и эти шумы сплетались в звуковую паутину, и эта паутина уловила Дениз, держала в этом мгновении, вот здесь и вот сейчас.
Дениз лежала и смотрела, как Генри и Ноа перебрасываются мячом — туда-сюда, туда-сюда, как всегда, повсюду делают отцы, и сыновья, и мужчины, и мальчики.
— Посмотрим, как ты свечку возьмешь, — сказал Генри и запульнул мячом прямо в небо.
Джейни писала Андерсону. Думала, ему не помешает послеживать за Ноа на случай, если книгу решат переиздавать. Теперь, когда в стране Джейни во всем своем лихорадочном великолепии царила нормальность, порой приятно было вспоминать. Джейни с Джерри объединяла не дружба, но иная, глубинная, связь: они союзники. Джейни написала ему о приезде Генри и Дениз, сообщила все полезные подробности, рассказала, как радовался Ноа, не узнавая их обоих. Послала электронное письмо, потом еще одно, однако Андерсон не ответил.
Джейни надеялась, что с ним все хорошо. Виделись они лишь однажды — Андерсон заглянул в гости, принес ей книгу, и было это за несколько месяцев до того, как он опять уехал из страны. Отклики на книгу вышли смешанные: одни критики игриво нападали на автора, словно его исследование — какой-то недопонятый «испорченный телефон» или жульничество и серьезно к нему относиться нельзя; другие заинтересовались его результатами, но не знали, как к ним подступиться.
Впрочем, Андерсону, кажется, было все равно. Он стал гораздо молчаливее и как-то расслабленнее, будто внутри лопнула тугая струна. Приехал в белой рубашке с карманами — на островах такое носят. О чем Джейни ему и сказала, а он, удивительное дело, рассмеялся:
— Это правда. Я теперь островитянин.
Не хотелось всё забывать, но Джейни ничего не могла с собой поделать. Слишком уж настырна повседневность. На работе вечно завал — радость от создания гармоничных пространств, головная боль от придирчивых клиентов. К великому ее удивлению и немалому упоению, Боб, былая виртуальная пассия, вновь возник в ее жизни, воодушевленно ответив на робкую СМС: «Если еще хочешь встретиться, сообщи?» Они уже полгода виделись раз-другой в неделю — довольно давно, Джейни уже почти уверилась, что это взаправду происходит, и подумывала (может быть, в один прекрасный день) познакомить Боба с Ноа. И конечно, Ноа: надо следить, чтоб он делал уроки, готовить ему ужин и пенную ванну (как Джейни теперь наслаждалась прелестями непримечательной жизни!), помогать ему бесконечно развиваться и расти. Ноа взрослел. Порой, когда они катались на велосипеде в парке, Джейни пропускала Ноа чуть вперед, смотрела, как удаляются от нее эта блондинистая голова, эта узкая спина и маленькие ноги, крутящие педали, и сердце сжималось от утраты — от обычного то есть материнства.