— В ряде случаев это наиболее вероятное объяснение.
— Наиболее вероятное? Но я думала…
— Я ученый, исследователь. Я записываю показания детей, проверяю их и предлагаю объяснения. Я не делаю выводов заранее.
Но Джейни-то надеялась на выводы. Она прижала папку к груди, утешаясь тяжестью бумаг.
— Вы скептик, — сказал Андерсон. Она открыла было рот, но он отмахнулся от возражений: — Ничего страшного. Моя жена поначалу тоже была скептиком. По счастью, вопросы веры меня не занимают. — Он язвительно скривил губы. — Я собираю данные.
Данные. Джейни вцепилась в это слово, как в мокрый валун посреди бушующей реки.
— Так она больше не сомневается?
— Хм-м? — Андерсон как-то растерялся.
— Вы сказали… ваша жена поначалу была скептиком. А теперь она верит в вашу работу?
— Теперь? — Он взглянул ей в лицо. — Она…
И не договорил. Так и сидел, отвесив челюсть, и это мгновение затягивалось, и они оба смутились, а потом он захлопнул рот. Но мгновение было, его уже не отменишь — словно необъяснимо треснули под ударом рубежи обороны, силовое поле, что обычно защищает глубинную человеческую натуру.
— Ее нет. Уже шесть лет, — наконец произнес Андерсон. — В смысле… ее больше нет в живых.
Так вот в чем дело — у него горе. Он одинок; судьба нанесла ему удар. Такие вещи Джейни понимала. Она оглядела заурядный зал, где малышня жевала французские тосты, а отцы любовно отирали сиропные потеки с детских подбородков; эти люди — на другом берегу, а Джейни — на стороне горюющих, и с нею этот изможденный человек, который терпеливо ждет, что она скажет дальше.
Она проговорила как можно мягче:
— Продолжим?
— Ну конечно! — ответил он.
Ты посмотри, какой он вдруг энергичный. Быстро взял себя в руки, элегантные черты преобразились. Андерсон занес над желтым блокнотом отточенный карандаш.
— Когда Ноа впервые сделал что-то необычное? Вы помните?
— Пожалуй… ящерицы.
— Ящерицы? — Он уже строчил вовсю.
— Ноа было два года. Мы пришли в Музей естествознания. На выставку ящериц и змей. И он… как бы это… — Джейни помолчала. — Он оцепенел — иначе, пожалуй, не скажешь. Замер перед первым же вольером и взвизгивает. Я думала, ему нехорошо, и тут он говорит: «Смотри, лесной дракон!»
Она глянула на Андерсона — тот напряженно слушал. Других психологов ящерицы не заинтересовали. Андерсон склонился над блокнотом еще что-то записать, и Джейни заметила, что у него на рукаве синего свитера, такого мягкого и, похоже, дорогого, зияет дыра. Этот свитер, наверное, ровесник Джейни.
— Я очень удивилась, у него тогда был небогатый запас слов, ему же всего два годика, только «хочу мам-мам и воду и уточку и молоко».