Ответ известен. Предела нет.
И Джейни перешла к делу:
— Этот процесс излечит моего сына?
— Не исключено, что поможет, да. Зачастую это благотворно сказывается на ребенке.
— А если я откажусь?
Андерсон пожал плечами. Ответил сдержанно, но в голосе зазвенело напряжение:
— Это ваш выбор. Тогда дело закрыто.
— И Ноа все забудет?
— Дети нередко забывают годам к пяти-шести.
— Ему всего четыре.
Андерсон блеснул глазами:
— Да.
— Не уверена, что могу затянуть эту историю еще на год или два.
Андерсон стоически взирал на нее через кухонный стол. Джейни встречалась с этим человеком уже дважды, разделила с ним непростые часы, но по-прежнему ему не доверяла. Что за свет горит у него в глазах? Гений или шизик? Какая-то чопорность в его речи, заминки, словно он что-то прячет, — а может, дает себя знать немногословная природа ученого… Однако с Ноа он обращался хорошо, был нежен и терпелив, будто взаправду проникся к ребенку, и вдобавок он психиатр и похожих случаев у него было пруд пруди. Ну так что? Можно на это положиться?
Внутри опять набирал силу страх — подводное течение, что набухало месяцами, точно река под тонкой коркой льда. Во сне Джейни слышала, как река бушует. Проснувшись, ничего не помнила, кроме тошнотворности этого ощущения; лежала в постели, и течение тянуло ее за собой, и она думала: мой сын несчастен, а я бессильна.
— Вы по-прежнему планируете об этом написать?
Андерсон выпрямился и задумчиво на нее посмотрел. Просто бесит, до чего медленно он говорит. Охота встряхнуть его хорошенько.
— Мне было бы интересно задокументировать этот случай. Да.
— «Случай, случай». Этот случай — живой ребенок, Джерри. Ноа — ребенок.
Андерсон поднялся, и лицо его на миг сердито скривилось.
— Я это понимаю. Вы считаете, я этого не понимаю? Я психиатр…
— Но не родитель.
Злость его стремительно испарилась — вот она есть, а вот уже нет. Вернулась бесстрастность. Безропотность. Он подобрал побитый портфель и глянул на Джейни, во взгляде снова что-то пряча.
— Дайте знать, что решите.
Она долго сидела на кухне, глядела в документы. Вопросов не перечесть. Чего Ноа хочет от этой другой семьи? Чем они ему помогут? А она часом не спятила? Может, это она больная на голову. Может, есть какой-то редкий синдром, который побуждает матерей швырять своих отпрысков в водовороты нью-эйджевой псевдонауки.
Впрочем, нет; она не больна, не невротик. Она это делает ради Ноа. Не потому, что из-за него их общая жизнь летит под откос и не за горами банкротство (хотя и это правда), но потому, что нынешним вечером и каждый вечер, когда она укладывала сына спать, у него было такое лицо («Я хочу домой. Можно мне скоро домой?»), что у нее разрывалось сердце.