— Бетель, — шепотом пояснил Энгзли. — Они тут его жуют. Стимулятор какой-то. — Он почтительно склонил голову, сложил руки: — Саватди-кап[26].
— Саватди. — Взгляд ее метался между гостями.
Андерсон поискал глазами ребенка и обнаружил в углу — девочка наблюдала, как в пыли на потолке резвятся желтые ящерицы. К ужасу Андерсона, девочка была совершенно голая. Хрупкая, почти изможденная, лицо и впалый живот разрисованы какой-то белой пудрой — видимо, от солнца: два круглых пятна на щеках, полоса вдоль носа.
Женщина устроила им деревенский пир: белый рис и рыбное карри, хотя всего-то десять утра, и жестяные кружки с водой — Андерсон глотнул, не сомневаясь, что от этой воды заболеет в два счета. Но обижать женщину нельзя, и потому он набивал урчащий живот, и во рту у него был привкус железа. По золотистой щетине поля человек гнал водяного буйвола. Сквозь оконные решетки в дом рвалось солнце.
Энгзли подошел к ребенку:
— Я тебе кой-чего принес.
Из сумки он вынул куклу, и девочка приняла ее, не улыбнувшись. Подержала на вытянутых руках и прижала к груди.
Энгзли глянул на Андерсона, многозначительно воздев брови, — мол, видишь? Она рада.
Все расселись за деревянным столом, откуда уже убрали остатки завтрака. Двое белых мужчин, нервная женщина и притихшая голая девочка лет разве что трех в обнимку с нелепой рыжеволосой куклой. Слева от пупка у девочки было родимое пятно — будто красным вином плеснули. Тиская куклу, она смотрела, как мать ловко раздирает папайю на длинные ровные полоски.
Побеседовали с матерью. Энгзли говорил по-тайски, затем для Андерсона переводил на английский.
— Расскажите нам о Гаи.
Женщина кивнула. Руки ее не замирали ни на миг. Полосовали папайю ножом. Всякий раз, когда ломтик падал в жестяную миску, девочка вздрагивала.
Говорила мать очень тихо — удивительно, как Энгзли умудрялся расслышать.
— Гаи всегда была странная. — Голос у Энгзли — точно у робота. — Не хочет есть рис. Мы иногда заставляем, а она плачет и плюется. — Женщина скривилась. — Это беда. — Сначала ее пронзительное сопрано, затем ровный баритон Энгзли. Сначала эмоция, затем смысл. — Я боюсь, она умрет с голоду.
Будто спохватившись, она протянула дочери кусок папайи. Девочка, левой рукой сжимая куклу, потянулась правой, сплющила папайю, словно клешней, и Андерсон разглядел, что на правой руке у нее изуродованы три пальца. Как небрежный торопливый набросок — не прорисованы ни ногти, ни костяшки. Девочка заметила, как он смотрит, и сжала кулачок. Андерсон отвел взгляд, устыдившись. Неприлично же пялиться.