— Сделал бы кто доброе дело — пристрелил бы эту тварь, — сказал Чарли, уже направляясь к двери.
— Веди себя хорошо, — сказала Дениз.
Он ухмыльнулся ей из-за болтающихся дредов:
— Я всегда веду себя хорошо.
И ушел.
Первым делом она выплюнула бекон. Затем выключила радио. Зла не хватает на эту музыку. В доме ее тоже вечно крутят — пичкают стариков музыкой, как таблетками. Глотай, тебе полезно, хотя от музыки этой только и радости, что на целый день весь немеешь. Латино-американцы хотя бы свою музыку слушают — барабаны, духовые, потанцевать можно (не то чтобы Дениз стала бы танцевать). И все равно она ловила себя на том, что в палате у миссис Родригес тянет время, обтирает ее пухлые загорелые руки, а между тем играет такая вот музыка, и на столе растения в горшках цветут, и дочь миссис Родригес, безмятежная как незнамо что, решает кроссворды прямо у постели, хотя миссис Родригес не узнает родственников вот уже минимум года два. Мыть пациентов Дениз любила. К запахам приучилась, а миссис Родригес не такая хрупкая, как большинство, можно не бояться, что тронешь пальцем — и расцветет синяк, как у многих белых. Это успокаивает — просто касаться другого человека, без голода, без разговоров. Просто кожа к коже. Тело, мочалка, приносишь пользу. И Дениз задерживалась в палате. Ну да, так нечестно, ее ждут другие пациенты, у которых ни близких, ни цветов, ни музыки. Надо бы сегодня шевелиться пободрее.
Смакуя тишину, она мыла посуду, воображала палату миссис Родригес. Убрав тарелки, прислонилась к шкафчику и посмотрела на часы, стараясь ни о чем не думать. 7:00. 7:30. Знала, что имя вольно скачет где-то в глубине сознания, но таблетка его заглушила, Дениз больше не слышно. Когда минутная стрелка наконец показала 7:55, Дениз допила остатки кофе и с бесконечным облегчением вздохнула.
Ибо он начался. Долгий-долгий день.
Дом престарелых «Оксфорд» некогда был не лишен притязаний. О них с порога возвещали высокие искусственные пальмы, и колонны, и горные виды по стенам, и даже название, которое не имело ни малейшего касательства к высшему учебному заведению: кто-то просто решил, что оно красивое. Но по ходу дела что-то разладилось. Линолеум жестоко исполосовали следы от кресел, каталок и тростей; вестибюль попахивал лизолом и сигаретами охранника, все пропитала затхлая прогорклая вонь очень старых и больных людей. Потолок над лифтовым холлом обвис струпьями после протечки — ремонт так долго откладывали, что потолочная рана успела почернеть, точно на сбитой в кровь коленке развилась гангрена.