Они о чем-то заговорили вполголоса, а Лапшин с Альтусом сели на широкий подоконник, и Иван Михайлович почти шепотом спросил:
— Когда начнется, как считаешь, Алексей Владимирович?
— Так ведь уже началось, — спокойно и твердо ответил Альтус. — И кончим это дело только мы, больше некому. Суди сам по газетам. Они ему всё продадут по кусочку, он по кусочкам их сожрет, наберется сырья и всего, чего нужно, а потом рванет по крупным странам.
— Ты его видел?
— Видел и слышал.
— Ну что?
— Дерьмо и кликуша. Но высокую ноту забрал, не легко ему голову будет открутить. Хитер, конечно, бобер.
В первом часу Альтус уехал, прихватив с собой Пилипчука. Тамаркин тоже стал прощаться. Он очень долго тряс Лапшину руку, кланялся всем своим рано жиреющим туловищем и говорил:
— Очень рад знакомству, очень рад и надеюсь вас с Васей видеть у себя дома. И мама будет очень, очень рада.
Захлопнулась дверь и за Тамаркиным. Окошкин ушел в ванную умываться. Антропов еще присел, пожаловался:
— Совсем я пропадаю, голубчик Иван Михайлович. Хоть в Неву с гранитной набережной кидайся.
— Говорили с Лизаветой?
— Боже сохрани! — испугался Антропов.
— Так как же будет?
— А так и будет: никак!
Александр Петрович насупился, долго барабанил пальцем по столу, сказал сердито:
— Черт знает что. Ну, понятно, — жажда материнства, а я? Представляете себе — из больницы нет никакого желания идти домой. Сорок лет! У человека должна быть семья, лампа над столом, глупости, вздор, может быть мещанство, но надо же не куда-то, а к кому-то идти после рабочего дня. К кому-то! Понимаете? Чтобы тебя, старого беса, ждали и чтобы тебе говорили примерно такую фразу: «И где ты, Саша, все ходишь? Я просто места себе не нахожу!»
Он вдруг засмеялся счастливым смехом и повторил:
— «Я просто места себе не нахожу!» А? Как вы считаете? Она себе места не находит?.. Ну, спокойной ночи…
Когда подрагивающий после холодного душа Окошкин ложился в постель, Лапшин сказал ему, что Тамаркин, с его точки зрения, чепуховый человек и что он просит его больше не приводить.
— Да ведь он случайно, Иван Михайлович…
— То-то, что случайно…
Они легли и долго еще читали: Василий — журнал с картинками, а Лапшин большую книгу, которую трудно было держать лежа.
— Интересно вам? — спросил Окошкин.
— Ничего работа, толковая, — ответил Иван Михайлович. — Мне исторические труды всегда читать интересно.
Постукивая деревянной ногой, сердитая, вошла Патрикеевна, принесла вымытые тарелки. Окошкин попросил у нее порошок от головной боли.
— Нету у меня порошков, — сказала Патрикеевна.
— Тогда поколдуйте надо мной, вы же это умеете! — съязвил Вася.