— А Свиристок?
— Свиристок кончился.
— Как кончился?
— Нет такового больше.
— Убили?
— Зачем убили. Вышел наш Свиристок на правильную дорогу жизни. Женился, слышно, ребенка заимел, семья, все нормально.
— Ссучился?
— Отстал ты, Псих, от быстротекущих дней. Бывший Свиристок теперь называется по фамилии Сдобников, имеет паспорт, постоянную прописку и снятие судимости.
— Давай выпьем, — с завистливой тоской в голосе сказал Жмакин, — давай, старик, пропустим по чарочке, чтоб им всем легко в аду пеклось…
— И без нас испекутся, а мне пить нельзя по болезни. Почками болею.
— Бережешься, значит?
— Берегусь…
Жмакин выпил один и задумался. Свиристок, он же Женька Сдобников, представился ему таким, каким он видел его в последний раз на гулянке — в стального цвета тройке, выпивший, с колодой карт в руках, — он тогда показывал фокусы, а теперь женатик! Что же это делается и как это все понять?
— Закажи мне еще биточки! — попросил Балага. — Накушаюсь на твои неправедные деньги.
Алексей заказал. На улице уже горели фонари.
— А ты никак сорвался?
— Ага! — ответил Жмакин, глядя в окно.
— Издалека?
— Хватит.
— Рожу на ходу поморозил?
— Заметно?
— Кто понимает — тому заметно. Слышишь, Лешка, — сказал вдруг старик, — бросай ремесло. Пропадешь.
Балага наклонился к нему через стол, быстро жуя, посоветовал:
— На пустяках пропадешь! Как перед истинным говорю! Или большое дело делать и надолго заховаться, или завязывать.
— На какое это — на большое? — щуря зеленые, опасные глаза, осведомился Алексей. — Как Матрос с Ожогиным?
Но Балага уже испугался:
— Шутю, шутю! — скороговоркой, быстро моргая, заговорил он. — Шутю, Алешенька. Разве я тебя, деточка, не знаю? Разве ты мараться станешь? Это я шутю и тебя подлавливаю — какой ты нынче сделался. А ежели по чести хочешь знать, что старичок про тебя думает, — так иди работать. Нету больше твоего ремесла. За кассира, за банк — высшая мера. Расстреляют, а жизнь молодая! Да и с кем работать нынче, Лешечка?
— Что ж, жуликов нет?
— Есть, отчего же нет, сегодня начал работать, а завтра его посадили. Сморкачи, хулиганы, а не жулики. Один будешь, Лешка, баба продаст, все продадут. И дрожать будешь как собака, веселья нету, малины нету, дружков-корешков нету, в ресторанчик тоже не пойдешь, выпьешь под воротами — вот и вся радость. И так-то, пьяненький, от отчаянной жизни пойдешь глушить кассира — и точка. Налево.
— Брешешь, Балага, — сказал Жмакин, слегавился, старый черт!
— Чего мне брехать из могилы-то, — усмехнулся Балага, — только мне виднее, всего и делов.
— Что же делать? — спросил Алексей.