Получив второй удар снизу, гигант взвился вверх и опрокинулся назад, пытаясь вырваться. Если бы ему это удалось при первой попытке, то, вероятно, удалось бы и удрать, но его снова приморозили в самом невыгодном для него положении — уязвимой стороной вверх и без защиты от непрестанных ударов. Самолеты группы поддержки аккуратно подлетели поближе и тоже начали поливать гиганта из своего оружия.
Проклятая штука была такой огромной, да еще и без головы или сердца, на которых можно сосредоточиться. Только через десять минут непрерывного огня гигант перестал вырываться. Во время последнего цикла усиления я почувствовала, что действительно больше не могу, каждое касание отдавалось внутри болезненной тяжестью. Успело пройти меньше половины, я посмотрела на Сонн, и даже говорить ничего не пришлось. Она, похоже, сама собиралась остановить народ и тут же сказала:
— Девлин на пределе, возвращается внутрь.
Пар слевитировал меня вниз, а потом их с Сонн отозвали в поддержку группы воевавших с эскортом. На них напало чуть ли не пятьдесят пикировщиков, но сетари не сообщали численность противника, пока не стало ясно, что гигант обезврежен. Всех, кто еще как-то держался на ногах, отправили к ним на помощь.
Одна из серых костюмов сопровождения заставила меня выпить нечто с вкусом карамели с теплым молоком, но даже от ее прикосновений мне было тяжело, и я пыталась несколько бессвязно протестовать. А потом отключилась в кресле по соседству с уже спавшей Мори.
Хр-хр-хр…
Я проснулась на очень плоской и твердой кровати в нише за занавеской. На меня, ухватившись за край койки в ногах, смотрела девочка лет одиннадцати. Совершенно Уэнзди Аддамс по виду: тугие черные косы, высокий лоб, огромные глаза. Я с минуту пялилась на нее, пока не убедилась наконец, что она мне не чудится.
— Ты так и собираешься тут лежать? — спросила она в конце концов.
— Ты так и собираешься там стоять? — парировала я.
Я совсем запуталась — ведь заснула на корабле, и вот уже где-то в другом месте, с кем-то совершенно мне незнакомым, и никакого понятия, как я сюда попала.
— Нет. Но я не могу брать интервью, пока ты лежишь. Плохо будет смотреться.
Я моргнула, услышав нотки нетерпения, и протерла сонные глаза:
— Мне казалось, всякие юные репортеры не могут записывать мой вид.
— Контуры запишутся, — ответили мне и добавили недовольно: — Садись скорее. У меня куча вопросов и очень мало времени.
— Знаешь что, — я оперлась на локоть, — мы будем меняться, вопрос за вопрос. Сначала ты: тут — это где?
— Тимеса. Моя очередь. О чем из своего мира ты больше всего скучаешь?