– Вы возражали? – спросил Гамаш.
– Я боролась с собой, – ответила Рут. – Не могла решить: то ли Фредерик Лоусон жертва войны, то ли психопат.
– Боролась с собой, – сказал месье Беливо с чуть заметной улыбкой. – Твоя собственная гражданская война.
Арман знал: скажи он что-нибудь подобное, Рут напустилась бы на него, но месье Беливо, Клеману, это сошло с рук.
– Я не могла ему отказать, потому что ни в чем не была уверена, а его не осудил никакой суд, – сказала Рут. – Но я не собиралась делать вид, будто мне это нравится. Или будто мне нравится он.
– На наше решение повлияло и то, что телевидения у нас в то время не было. Сигнал в нашу долину не проходил, – сказал месье Беливо. – Мы читали о той бойне в газетах, смотрели на фотографии, но съемки увидели только год спустя.
– Если бы вы видели фильм о массовом убийстве в Сонгми, вы стали бы помогать Фредерику Лоусону найти здесь убежище? – спросил Гамаш.
– Мы этого никогда не узнаем, ведь так? – Месье Беливо посмотрел на поросшие лесом горы. – Мы устроили его в пансион. Теперь там гостиница Габри. – Он махнул в сторону гостиницы. – И помогли найти работу – он стал петь в местных boîtes à chansons.
– Он поменял имя, – сказала Рут. – И никто не знал, кто он такой на самом деле и что совершил. Но мы знали.
– И когда пришло время отдать кого-то на съедение волкам, вы бросили его? – спросил Арман.
– Неужели это необходимо, месье? – возмутился месье Беливо.
– Не надо, Клеман. Он ведь правду говорит. – Она повернулась к Арману. – Ал Лепаж, или Фредерик Лоусон, или как уж ему угодно себя называть, все равно уже был проклят. Но я не учла, что проклятие распространится и на меня, если я ему помогу.
– Это неправда, Рут, – сказал месье Беливо.
– Правда. Мы оба знаем это. Я пожертвовала им, чтобы спасти себя.
– «Но кто тебя обидел так, что ран не залечить», – процитировал Гамаш самое знаменитое стихотворение Рут.
– «Что ран не залечить», – повторила Рут. Она посмотрела на Гамаша и почти улыбнулась. – Знаешь, а когда-то я была очень милой. И доброй. Может, не в высшей степени, но все же.
– И до сих пор вы такая, мадам, – сказал Арман, погладив Розу. – В глубине души.
Он встал и извинился. Лакост и Бовуар должны узнать об этом. Он пришел в оперативный штаб, когда Лакост размещала девятого ягненка в центре стола для совещаний, лицом к родителям Лорана.
Арман поймал ее взгляд, и она подошла к нему. Бовуар тоже.
– Я только что говорил с Рут.
– Да, мы видели, – сказал Бовуар. – И с месье Беливо.
– Она знала об изображении Вавилонской блудницы. Именно она рекомендовала Ала в качестве художника.