На какое-то мгновение на лице Ала Лепажа мелькнуло испуганное выражение. Но потом страх спрятался за бородой, и Гамаш подумал, уж не в этом ли и состоит ее назначение. Большая, окладистая маска, за которой скрывался Фредерик Лоусон, участник массовой бойни.
– Что? – спросил Лепаж. – Что? – Он в явном недоумении переводил глаза с одного полицейского на другого. – Тронуть Лорана? Да я бы никогда…
– Но мы знаем, что это не так, верно? – сказал Бовуар, пронзая Лепажа суровым взглядом.
Ал Лепаж хрипло задышал. Он посмотрел на Бовуара, потом на Лакост, потом его взгляд остановился на Гамаше.
– Слушайте, я не отрицаю, рисунок сделал я. Он предложил мне кучу денег – как я мог отказаться? – Он смотрел на них, словно ожидая понимания. – Но я ничего не знал о пушке. Я ненавижу…
Он остановился на полуслове.
– Вы хотели сказать, что ненавидите оружие? – спросил Бовуар.
Он толкнул свой телефон по столу, и большая рука Лепажа инстинктивно его остановила, не дала упасть. Он увидел изображение на экране.
– Ваш рисунок? – спросила Лакост.
Лепаж кивнул.
– Как видите, он нанесен на лафет пушки. Громадной пушки, которая находится там, где убили Лорана.
– Не понимаю, – сказал Ал. – Признаю, что рисунок мой. Они четко мне описали, что им нужно, но не сказали для чего, и я не спрашивал.
– И вы не заметили громадной пусковой установки, которую использовали в качестве холста? – спросил Бовуар. – Глаза застило? Слушайте, я знаю, вы считаете, что сможете выкарабкаться, но не получится. Перестаньте тратить наше время, прекратите ухудшать ситуацию для всех. – Бовуар кинул взгляд на Ивлин, которая недоуменно смотрела на мужа. – Начните с самого начала. Расскажите нам о пушке и гравировке.
Растрепанная голова несколько раз упала и поднялась, возможно в знак отчаяния.
– Это случилось давно, – заговорил наконец Лепаж. – Ко мне в пансион пришли два человека и спросили, хочу ли я получить заказ. Я думал, они говорят о песне, и согласился. Но потом они сказали, что им нужен рисунок, сказали, сколько предполагают заплатить. Они дали мне несколько специальных бумаг. Один из них сказал, что вернется через несколько недель. Он вернулся, и мой рисунок вроде бы ему понравился. На полученные деньги я купил ферму и больше его никогда не видел.
– Вы сделали рисунок на бумаге? – спросила Лакост. – Не прямо на пушке?
– О пушке я ничего не знал, – ответил Лепаж. – Никакие деньги не заставили бы меня согласиться на такую работу.
– А как звали тех людей? – спросила Лакост.
– Так ведь тридцать лет уже прошло, – ответил Лепаж. – Не помню я.