Лакост посмотрела на Гамаша. Фотография лежала изображением вниз на столе перед ним. Он подтолкнул ее Лакост, а она передала Алу Лепажу.
– Никого не узнаете?
Лепаж вгляделся в снимок, хотя у Гамаша возникло впечатление, что он лишь выгадывает время, придумывая, что ответить. Сколько признать.
– Вот один. – Он показал на Джеральда Булла. – А вот другой. Он приходил заплатить и забрать работу.
Он ткнул пальцем в Джона Флеминга.
Гамаш слушал не только его слова, но и интонацию. Лепаж как будто скользил по поверхности чувств, говорил о фактической стороне дела, вовсе не затрагивая эмоций. И все же его рисунок, изображающий Вавилонскую блудницу, кричал о боли и отчаянии. Там были не просто линии на бумаге или лафете. Каждая из них происходила из одного страшного места, и Арман знал из какого.
– Вы не спрашивали, зачем кому-то могла понадобиться Вавилонская блудница? – спросила Лакост.
Ал Лепаж погрузился в молчание, но они слышали его дыхание, дыхание загнанного человека.
– Если бы вы его увидели, то не стали бы задавать вопросы.
– Что это значит? – спросил Бовуар.
– Он казался человеком, которого привлекали такие изображения.
– Как и вас, – заметил Бовуар.
Он развернул свой ноутбук экраном к Лепажу, потом нажал клавишу, и пошли кадры кинохроники с пасущимися на поле овцами на переднем плане.
Бовуар, Лакост и Гамаш не видели картинку, но видели эффект, который она производит. Ивлин Лепаж прижала руку ко рту. Ал Лепаж закрыл на мгновение глаза, потом заставил себя открыть их. Из его горла вырвались звуки, такие тихие, что их мог бы издавать ребенок.
Жан Ги приглушил звук, и Лепажи видели только изображение, эффект которого усиливался тишиной.
Созданные рукой Лепажа ягнята в рамочках стояли задниками к полицейским, и Гамаш читал надписи на каждом. Лоран, два года, Лоран, три года и так далее. Но его внимание привлек первый снимок.
«Мой сын», – гласила надпись. Только это. И сердечко. Мой сын.
Сын мой. Сонгми[64].
Неужели этот человек снова пошел на убийство? На сей раз собственного сына. И Антуанетты Леметр. Чтобы сохранить свою тайну. И дьявольское преступление.
– Ал, – сказала Иви, когда документальные кадры закончились, – почему они показывают нам это?
– Она не знает? – спросил Бовуар.
Ал отрицательно покачал головой, посмотрел на жену. Взял ее руку, взглянул на ладонь. Такую знакомую. Такую неожиданную. Найти ее на закате жизни и полюбить. И жениться.
– Я не уклонист от призыва, Иви, – тихо сказал он. – И зовут меня не Ал Лепаж. Мое имя Фредерик Лоусон. Я служил рядовым в армии. И дезертировал.